Время и комната

Меланфо. Ах, этот пес паршивый все еще здесь и побирается у всех. Уже ты в центре зала. Скоро ты, наверно, с твоей неотразимой красотой проникнешь и к царице в ее покои. Тут во дворце все кувырком пошло, и скоро нищий на царский трон взойдет.

Евмей (по-прежнему обращаясь к Одиссею). Старик, что я тебе скажу, грудь мне разрывает от горечи и гнева. Не знаю, что и делать. В путь собираться со всем моим скотом к другому отважному царю? Невыносимо больше оставаться здесь и наблюдать покорно, как животных, хозяина лишенных, уводят каждодневно на забой, чтобы другие пировать могли, — адская то мука. О, если б Зевс молнию метнул и поразил свору правителей недостойных!

Женихи, мучаясь похмельем, входят в зал и садятся завтракать за свои столы.

Элат. Виной всему, как и всегда, война.

Леокрит. Война! Троянская война давно уж позади. Никто из нас из-за нее ничего не потерял. Напротив. Благосостояньем и навыками любого рода обязаны мы ей.

Элат. Еще и сегодня следствие войны — то, что по утрам мы так чертовски злы. Разве я столько бы пил вина, если б не война? Если б не война, я никогда бы дела не имел с Одиссеевым вином. Если б не война, я бы не торчал сегодня на Итаке.

Амфимедон. С войной иль без войны, если бы царица поступала как любая умная вдова, один из нас, всего один, остался б тут, все остальные бы наконец исчезли. Она одна виновна в бесстыжем нашем положеньи. Нечеловеческое ожидание портит человека. Ты, к примеру, шулером стал в игре картежной. А ты пьянчугой, который не уложит уж и кабана. А ты безбожно врешь при счете.

Элат. А ты всех хуже: каждый день свое белье стираешь и на веревке вешаешь над нашими головами как саван!

Евриад. Други! Давайте целиком сей день Аполлону посвятим! Будем сегодня пировать, богу этому под стать. И кое-что еще, друзья! Пусть мысли наши сегодня будут заняты лишь трапезою бога. А именно: бараны чтоб покрупней, козы чтоб пожирней, а главное: желудки бычьи!

Демоптолем. Отец мой, большой охотник до пиров, рассказывал об одном народе древнем, царь у которого самым большим обжорой был. Но как ему все стали подражать, то скоро съели все запасы подчистую, все что было, и не знали, откуда их пополнить. Для этого вернуться было нужно к тяжелому труду, на что никто способен больше не был.

Телемах входит с Одиссеем, велит двум служанкам поставить стол и стул среди женихов.

Телемах. Садись сюда. Пей вместе с мужчинами вино. Ругань и драки запрещены. Это вам не постоялый двор. А Одиссея дом. Мне он принадлежит. Советую вам, женихи, умерьте вашу страсть к раздорам.

Антиной. Вот это речь была, друзья! Ну вмазал! Еще долго будет она звучать в ушах у нас. Такого, Амфином, здесь во дворце лучше бы заставить замолчать. Но ты ведь думаешь, должны мы каждое великое трепло терпеть.

Ктесипп. Послушайте, жалкие кутилы! Вы с животами жирными совсем забыли, что чужеземцев чтят и что свое добро с нуждающимися делят. Бесстыдство и несправедливость — благородных гостей Телемаха так плохо привечать, даже если скоро они сюда толпой полезут и нас пожрут как саранча. Но я пример решил подать и лучший дарю ему кусок со своей тарелки. Спокойно может он его передарить — коль глянется ему какая девка и вымоет его усердными руками. Бери — надеюсь, рад ты будешь дружескому дару!

Кладет Одиссею на тарелку коровью ногу.

Телемах. Ктесипп! Подлец, охальник, с какой бы страстью я тебе копье вонзил в живот! Тогда бы твой отец заместо свадьбы поминки по тебе устроил. Пускай мне хоть один еще осмелится дурацки так шутить. Уж я-то знаю, что благородно, а что нет. В притворщике искуснейшем распознать сумею подлеца.

Агелай. Что ты торчишь тут в зале и нравоученьями донимаешь нас? Иди наверх в покои, сядь рядом с матушкой и поговори с ней о свадьбе. Еще сегодня лучшего средь нас избрать она должна. Тогда ты сможешь завтра же спокойно, в одиночку свое наследство съесть.

Телемах. Агелай! Клянусь страданиями об отце, умершем вдали от Итаки иль нищенствующем где-то: сам это знаю, день пришел, никто не станет медлить со свадьбой матушки, и менее всех я. Скорей я посоветую ей в брак вступить, с кем она захочет. Но согласье может дать лишь она сама, одна она должна достойнейшего выбрать. Но кто из вас достойней всех?

Три фрагментарные женщины садятся среди девушек на скамью в углу зала.

Запястье. Невидима, как легкий ветер, Афина Паллада скользнула через зал. И лица обезобразила женихов.

Колено. Те разразились беспричинным смехом, хихикали как дети над тарелками.

Ключица. Стали гримасы корчить и разговаривать сами с собою, будто старцы без ума.

Запястье. Внезапно уставились вперед налитыми кровью глазами — на тарелках пепел лишь дымился.