Время и пространство как категории текста: теория и опыт исследования (на материале поэзии М.И. Цветаевой и З.Н. Гиппиус)

Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат, как змея.

Сонет, 1894

Уже в этом первом употреблении лексемы проявились основные черты символа круг (существительное кольцо выступает в данном случае лишь как синоним круга, сохраняя его символическое значение): сема 'безысходности' (кольца жизни сжали), сема 'тесноты', 'замкнутого пространства' и 'постепенного сужения', реализация которой осуществляется за счет видовременной категории глаголов сжали (прошедшее время, совершенный вид – действие совершилось) и душат (настоящее время, несовершенный вид – длительность, продолжительность процесса), отсюда возникают семы 'предела' и 'обреченности', четко материализованные в тексте за счет сравнения душат, как змея, а также сема 'интенсификации основного мотива', выраженная определением медленные и обстоятельством образа действия слишком тупо (сжали). Использование З.Н. Гиппиус приема сравнения и усиления основного мотива свидетельствует о развитии автором символа, доведения его значения до высокой степени признака в пределах одного стихотворения.

В поэтическом контексте З.Н. Гиппиус дальнейшее развертывание символа круг осуществляется за счет замены его номинанта синонимами, чаще контекстуальными. Таковым, например, является существительное келья, которое в соответствии со своим общеязыковым значением («отдельная комната монаха в монастыре») не является абсолютным синонимом данной лексемы (как, например, круг – кольцо), хотя можно считать их синонимичными на основании смысловой ассоциации. Относительная (частичная) синонимия характерна для художественной манеры З.Н. Гиппиус в целом.

Один я в келии неосвещенной.
С предутреннего неба, из окна,
Глядит немилая, холодная весна.

Сонет, 1897

Зовет меня

лампада в тесной келье,Многообразие последней тишины.

Соблазн, 1900

Отметим, что тема одиночества человека, лирического субъекта в творчестве З.Н. Гиппиус тесно сопряжена с категорией пространства и зачастую ей определяется. В данных текстовых фрагментах реализуется с помощью лексико-грамматических классов (падежных форм личного местоимения – я, меня; адвербиализованного числительного – один в смысле «одиноко») и категории числа (употребление только формы единственного числа). В результате актуализируется замкнутое, внутренне ограниченное пространство, так называемое «точечное» пространство [Бабенко, Казарин 2006: 98]. Художник скупо, буквально двумя-тремя штрихами рисует пространство, причем в данном контексте доминирует статичность изображения окружающей действительности, что еще больше обостряет ощущение тупика и безысходности, ожидание внутреннего кризиса, возможно, и нервного срыва.

Однако замкнутое пространство не всегда статично, оно может быть «вместилищем динамически изображенных событий» [Бабенко, Казарин 2006: 99].

Я

в тесной келье – в этом мире.И келья тесная низка.
А в четырех углах – четыре
Неутомимых паука.

Они ловки, жирны и грязны.

И всё плетут, плетут, плетут…
И страшен их однообразный
Непрерывающийся труд.

Они четыре паутины

В одну, огромную, сплели.
Гляжу – шевелятся их спины
В зловонно-сумрачной пыли.

Мои глаза – под паутиной.

Она сера, мягка, липка.
И рады радостью звериной
Четыре толстых паука.

Пауки, 1903

Как известно, глагольные слова являются в текстовом пространстве самыми динамичными лексемами, насыщенными элементами как сем движений-действий, так и эмоционально-экспрессивной коннотации. В приведенном отрывке повторяющийся глагол (плетут, плетут, плетут…) создает психологическое ощущение сужения пространства, близости конца-предела. Это тем более становится поэтически парадоксально: при наличии глаголов несовершенного вида (плетут, гляжу, шевелятся), обозначающих непредельное, продолжительное действие, и лексем однообразный, непрерывающийся с теми же семантико-коннота-тивными элементами создается атмосфера уже не только замкнутости и безвыходности, точнее – некоего вакуума. При этом автор использует прием синтаксического параллелизма, позволяющего поэтическим строкам приобрести особый тип пространственных ощущений, доступный читателю даже на уровне осязания.