Читаем Время и пространство как категории текста: теория и опыт исследования (на материале поэзии М.И. Цветаевой и З.Н. Гиппиус) полностью

В концепции И. Ньютона пространство – первичная самодостаточная категория; оно понимается как бесконечная протяженность, вмещающая в себя всю материю, но не зависящая от нее, не определяемая материальными объектами. По существу, это пустота – но и вместилище одновременно. Этой концепции «пустого» пространства противостоит концепция «объектно-заполненного» пространства Г. Лейбница, который понимал пространство как нечто относительное, зависящее от находящихся в нем объектов, определяемое порядком существования вещей. В философии Лейбница части пространства, таким образом, определяются и различаются только с помощью имеющихся в нем вещей.

В целом, вопрос о специфике русской философии начала ХХ столетия сложен прежде всего потому, что в ней объединяются в одно целое весьма различные, порой противоположные друг другу идеи и концепции.

В 1909 году «Критику чистого разума» издали на русском языке в высокопрофессиональном переводе Н. Лосского, и идеи немецкого философа плотно соприкоснулись с культурой Серебряного века. Отметим, что наметился протест русских мыслителей начала века против классической философии, поскольку в ней возможности человеческого разума признавались ограниченными. В этой связи показательны слова О. Мандельштама, в творчестве которого принято выделять и символистский период: «Символисты были плохими домоседами, они любили путешествовать. Но им было плохо, не по себе в клети своего организма и в той мировой клети, которую с помощью своих категорий построил Кант» [цит. по: Панова 2000: 432]. Следовательно, пространство в этот период символистского искусства предполагает надчеловеческое, надмировое зрение.

Отметим, что в целом для поэтики символизма, теоретиками которой явились Вл. Соловьев, Вяч. Иванов, Д.С. Мережковский, К. Бальмонт, А. Белый, Н.А. Бердяев, В.В. Розанов и др., были характерны идеи Софии, синтеза всех начал, то есть «всеединства в жизни, в знании и творчестве». Так, например, К. Жаков, основоположник лимитизма, «философии предела», отмечает: «Но возможно ли единство всех категории мира (пространства, времени, материи – энергии, психики – воли, оценки логической, этической моральной)? <...> общее, из которого следуют, как караваны из одного пункта, в разные стороны категорий мира, все более интегрируя тенденции и соглашая в высшем гармоническом синтезе, разные итоги тенденций» [цит. по: Минералова 2006: 32]. В этом же направлении звучит тезис К. Бальмонта о тяготении всего в природе к синтетическому слиянию: «Мир полон соучастий. Природа – нерасторжимо всеединство. Звездные дороги Вселенной слагают одну поэму, жизнь есть многосложное слитное видение» [Там же: 34]. По мнению Вяч. Иванова, идея всеединства «предуготовляет современной душе углубленнейшие проникновения в таинства макрокосмоса», развивая далее мысль ««Небо» в нас, «Ты» в нас <...> Когда современная душа вновь обретет «Ты» в своем «я», <...> тогда она постигнет, что микрокосм и макрокосм тождественны.» [Там же: 37]. Следовательно, одной из ведущих особенностей русской философской мысли начала XX века явилась тема изначального и объективно данного единства космоса, природы, человека, Бога, что Вл. Соловьев называл «свободной теургией».

Огромное влияние на русских символистов оказал философ и поэт Владимир Соловьев, в учении которого было заложено платоновское представление о существовании двух миров. В своей мистической религиозно-философской прозе и в стихах Вл. Соловьев призывал вырваться из-под власти вещественного и временного бытия к потустороннему – вечному и прекрасному миру. Эта идея о двух мирах – «двоемирие» – была глубоко усвоена символистами. Среди них утвердилось и представление о поэте как теурге, маге, «тайновидце и тайнотворце жизни», которому дана способность приобщения к потустороннему, запредельному, сила прозреть его и выразить в своем искусстве.

Непосредственно в поэзии XIX-XX веков пространство выделить в самостоятельную эстетико-философскую категорию не представляется возможным, поскольку «поэзия XIX и даже начала XX века была в большей степени занята миром, природой, вещами, тогда как пространство или «растворялось» в них, или «сливалось» с ними» [Панова 2000: 430]. Одни из самых первых попыток по абстрагированию пространства от мира были предприняты символистами, результатом которых явилось использование понятий бесконечности, дали, выси, просторов и т.п. в новых контекста, в отвлечении от мира и от вещей.

<p id="_bookmark9">1.3.</p><p>Пространственно-временная организация текста и ее осмысление в современной лингвистической науке</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки