Время и снова время

Но что он мог сказать? Ведь не откроешь, кто он и откуда явился. Однако врать тоже не хотелось. Она симпатичная, с ней было легко и хотелось поделиться, что-нибудь рассказать о себе настоящем.

– Ладно, только не грузитесь… в смысле, не принимайте близко к сердцу. Наверное, в моей жизни самое важное, что у меня были жена и двое детей.

– Боже мой, почему «были»?

– К несчастью, год назад я их потерял. Все трое погибли в дорожном происшествии.

Хорошо, что он это сказал. О самом главном. Не о том, что он пришелец из другого века, но об утрате своих любимых.

– О господи, я вам очень сочувствую, – сказала Бернадетт.

– Знаете… Берни, я уже год горюю. Денно и нощно меня сжирает и никак не сожрет ненасытная тоска. Но их больше нет, а я – вот он. И за нашей беседой я на минуту вообразил, что я не самый одинокий человек на свете, что могу просто поболтать, сбросив, так сказать, душевный груз…

Глаза ее заволокли слезы.

– Душевный груз, – прошептала она. – Нет, вы и впрямь умеете подыскать необыкновенные слова.

– Я к тому, что, может быть, мы еще поговорим о вас? Мне очень интересно.

– Что ж, вы нашли верного собеседника. – Бернадетт платком промокнула глаза. – Я обожаю говорить о себе.

И она говорила. Весь обед из трех блюд под бутылку вина. Рассказала о своем детстве, об увлечении феминизмом и путешествии в Грецию. О времени в Будапеште она умолчала (было ясно, что там ей разбили сердце) и перевела разговор на вчерашние события в Сараево:

– Слава богу, сербам не удалась их затея. Невозможно представить, какая кутерьма началась бы в Европе уже сегодня. Ясно как день, австрийцы ищут повод усмирить Сербию, а немцы их подзуживают.

– Вы разбираетесь в геополитике, – заметил Стэнтон.

– В чем?

– Э-э… в международных отношениях.

– Не надо быть Бисмарком, чтобы понять нынешний расклад. Россия вступилась бы за сербов, следом втянулись бы французы – и нате вам. Всем нам невероятно повезло, что стрелок промазал и угодил в напарника. Будь он меток, нынче утром замаячил бы призрак европейской войны.

– Вполне вероятно.

– Удивительно, как он сумел скрыться, – задумчиво проговорила Берни. – Остальных-то взяли. Всех пятерых, плюс один убитый. Как там писали газеты? Крупный, ростом не меньше шести футов. Усы и бакенбарды. За тридцать. Он же как чирей на ровном месте. Все остальные заморыши. Убитому Принципу было всего девятнадцать. Наверное, не так уж трудно отыскать серба-великана.

– Вы опознаете в нем серба, лишь когда он раскроет рот. А так это просто высокий мужчина с бакенбардами. Скажем, я.

– Нет, это не вы.

– Почему?

– Что-то мне подсказывает, вы бы не промахнулись.

За разговором время пролетело незаметно, и вскоре поезд въезжал на загребский вокзал.

– Ну вот. – Бернадетт встала из-за стола. – Сейчас нам обоим предстоит пересадка в венский экспресс, но я не хочу, чтобы вы мне помогали.

– Серьезно?

– Да. Больше того, дальше мы поедем порознь.

– Ох ты! – Стэнтон даже не пытался скрыть огорчения. – А я так надеялся…

– Понимаете, дело в том, что не хочу вам надоесть. Иногда люди утомляют. А я очень настырная.

– Не соглашусь.

– Не исключено, что и вы мне прискучите.

– Да уж, сказано прямо.

– Послушайте, Хью, мы вместе провели пять чудесных часов. Впереди полтора часа в зале ожидания, а затем полдня в поезде до Вены, куда мы прибываем поздно вечером. Выходит, мы будем неразлучны почти двадцать часов, что многовато для нового знакомства. А я хочу, чтобы у нас остались темы для разговора, поскольку…

– Поскольку – что?

Бернадетт покраснела гуще прежнего, молочно-белые щеки ее стали малиновыми. Она глубоко вздохнула.

– Ладно. Значит так. В Вену мы приедем в половине одиннадцатого вечера, нам обоим понадобится отель. Мне кажется, было бы уютнее и экономичнее поселиться в одном номере. Вот, сказала. Что ответите?

Стэнтон не ответил. Он опешил. Он понимал, что ситуация может развиться в этом направлении. Чуть захмелевшие мужчина и женщина могут оказаться в одной постели. Но он опешил от прямоты. Это было бы смело даже в 2024 году.

– Если честно, – поспешно заговорила Бернадетт, – об этом я думаю с той минуты, как вы сказали, что женщины держат половину неба. Я в жизни ни от кого не слышала ничего столь прекрасного и верного. Если уж совсем честно, я бы, наверное, отдалась любому мужчине, который это сказал. Даже если б он не был таким душкой.

Прежде Стэнтон не имел повода благодарно вспомнить председателя Мао Цзэдуна. Теперь он появился.

26

Верная своему слову, в зале ожидания Бернадетт сидела поодаль и закомпостировала билет в другой вагон. За ужином она расположилась в дальнем конце ресторана и лишь поприветствовала Стэнтона стаканом воды.

Такое поведение впечатляло.