Время Януса

Постепенно березняк сменился редким ельником, где беглеца стало видно намного лучше. Он слышал погоню, поминутно оглядывался и выпустил по Андрею пару пуль. "Наган», "семерка», прицельная дальность – сорок семь саженей, – безошибочно определил Рябинин. – Два, да три – осталось два патрона».

Степченко, не останавливаясь, сбросил пиджак и ускорил бег. Андрей держался саженях в пятидесяти. Впереди показался просвет и сверкающее пятно воды. «Пора», – решил Рябинин и дал шенкеля. Степченко услышал приближающийся топот копыт, развернулся и выстрелил. Андрей круто повернул и пустил коня зигзагом между деревьями. Степченко уже был близко – его взмокшая спина в белой батистовой рубахе мелькала шагах в пятнадцати. «Последний патрон – роковой!» – усмехнулся Рябинин, взял чуть влево, пришпорил коня и, высвободив из стремени правую ногу, завалился на левый бок. Степченко выстрелил. Андрей почувствовал, как судорожно дернулась шея его скакуна, рванул на себя узду и кубарем скатился на землю.

Степченко уже был на берегу. Заметив Андрея, он поднял револьвер, но, услышав беспомощный щелчок, полез в карман за патронами.

– Руки! – крикнул, останавливаясь шагах в пяти, Рябинин и выстрелил поверх головы бандита.

Степченко отбросил револьвер и устало развел руками.

– Ну что, взял? – тяжело дыша, бросил он. – Чего же раньше-то не пристрелил?

Пот градом валил с его широкого лица, взгляд был презрительным и немного ироничным.

– Хотел познакомиться поближе с подручным моего приятеля Старицкого, – усмехнулся Андрей.

– Ах вот как! – Степченко нервно рассмеялся. – Свой, значит?

– Что поделаешь, есть грех: люблю я старых друзей, – нахмурившись, проговорил Рябинин. – Прости, Геннадий Игнатьевич, тебе просто не повезло.

Он нажал на спусковой крючок и разрядил «браунинг».

Опустив голову, Андрей быстро шагал по тропинке вдоль берега.

«По справедливости, не Степченко нужно было пулю вкатить, а тебе, Жорка, – думал он. – Да уж так, видно, судьба наша повернулась. Взялся тебя, подлеца, спасать, – никуда не денешься. Несправедливо, несправедливо, по-дурацки все как-то устроено в этом мире! Совершить одну подлость, чтобы не совершать другой: пристрелить, как собаку, без суда, безоружного человека, чтобы не предать друга детства!

В итоге Жорка сидит себе дома, пьет коньяк, сволочь; Степченко упокоился с миром и больше не будет людей губить, а вот у меня на душе кошки скребут. И ведь как гнал этого бедолагу! Как тогда, с отцом, зайца, на зимней охоте в имении. Правильно Жорка сказал: ничем я не лучше его, такой же мерзавец с сумасшедшими понятиями чести и долга. Посмотреть, так кругом – одни проклятые люди: мы с Жоркой, несчастный Степченко, красноармейцы в роли жандармов, "справедливый» палач Черногоров, даже Полина. Ей бы жить где-нибудь в Париже, а не среди лицемеров и подлецов… Нет-нет, нельзя так думать, хотя бы ради самой Полины, моего родного человека».

Навстречу скакал Кривцов в сопровождении трех бойцов.

– Догнали, товарищ Рябинин? – осаживая коня, справился он.

– Нет, оказал сопротивление. Пришлось… – Андрей махнул рукой. – Всех взяли?

– Да нет, только троих. Хотя среди них – сам Скоков!

– Ну, значит, так тому и быть, – вздохнул Рябинин. – Скачите, собирайте отряд, я пешком пройдусь.

Глава IV

Он снова видел ту знакомую улицу, залитую ярким летним светом, при котором предметы кажутся зыбкими, будто на полотнах Синьяка; видел огромный старинный дом, где было много забытых взрослыми закоулков. Он любил эти заброшенные места с их приятной освежающей прохладой и милой сердцу тишиной. Здесь никто не мог его найти – ни ворчливая нянька Маруся, ни родители. Он слышал их далекие голоса и радовался своему умению прятаться. Наконец, не выдержав, он бежал на зов, но, к своему удивлению, никого не находил. Проскочив вереницу комнат, он устремлялся в сад и вдруг с ужасом понимал, что тропинка приводила его в чужие, незнакомые места…

Сладкий послеобеденный сон Аркадия Ристальникова нарушил громкий стук в передней.

– Вот, медведь тамбовский, чтоб тебя!.. – крикнул Аркадий и перевернулся на другой бок.

За окном, на фоне безоблачного сентябрьского неба полыхали усыпанные алыми гроздьями ветви рябины, где-то позади зеленели пудовые антоновские яблоки. «Сейчас одно из них как сорвется, – лениво подумал Ристальников, – ка-ак шмякнется – бум!.. Да нет, крепенько сидят… Красок, что ли, с кистями купить, мольберт? Вспомнить уроки покойной матушки?..»

В комнату, гулко топая сапогами, вошел Никита с походным мешком в руках.

– Проснулся? – спросил он.

– Еще бы не проснуться, – поморщился Аркадий. – Грохочешь как медведь.

Никита пожал плечами:

– Подыматься пора – пятый час уже. Проваляешься так до закату – бесы душу-то и утащат.

– Уже… – не отрываясь от садового пейзажа, бросил Ристальников.

– Что «уже»?

– Утащили… И потом, не бесы во время сна на закате душу крадут, а вампиры. Это древнее валашское поверье.

– Ванпиры? – нахмурился Никита. – Кто такие?

Аркадий зевнул, поднялся с кровати, снял с полки книгу и нашел нужное место:

– Вот послушай, Никитушка: