Время истекло

— Что, и вменённый доход не помогает?

— Ты странный. Чему он поможет, не потратить ты его не имеешь права, остаток сгорает каждые две недели, а на что ты его истратишь? На ту же еду-одежду да и всё.

— Нежто мало? Я за глоток односолодового — и то спасибо вон бармену, что добыл да приберёг — трачу столько, что внизу можно месяц от пуза устрицы жрать. Сола иногда по полгода не вижу. Про радиационные пояса даже рассказывать не буду. Микрограв кости ломит, сам же меня «дылдой» обозвал. Ну и чего мне, жаловаться? Или всё-таки прекращать.

— Если бы всё было так просто, — опять завздыхал земеля.

— А на мой вкус всё предельно просто. Вот вы живёте на Матушке, проблем хватает, но не чересчур. Воздух бесплатный, из окна не фонит, воды-еды — залейся. А у нас тут, наверху, знаешь, как бывает, накатит на тебя иногда, хоть волком вой, иные себе башку трёхгранником пробивают в порядке ремонтных работ.

— Это чего это?

— Это того это. Говорю же, бывает, накатывает. Будто не хватает тебе чего-то, будто какого-то газа в воздушной смеси. Без цвета без запаха, а мимо него дышишь будто пустотой.

Новак замолчал, не желая удаляться в эту степь.

— И чего вы делаете?

— В смысле, чего делаем?

— Ну, когда накатывает. Если не трёхгранником, конечно.

— А ничего не делаем, — ещё глоток, чтобы смыть тот самый знакомый металлический осадок на зубах, — большинство просто возвращается по возможности. На передержку у вас, внизу. Матушка лечит, говорят.

— Но большинство всё равно снова летит на внешние.

— Это конечно. Вон посмотри на меня, живу себе, не тужу, работаю исправно, лечусь в основном палёным спиртом, сверхзвуковой перегонки. На вкус — чистый растворитель для эмали, но помогает. А ты чем промышляешь, земеля?

— Да вот, мотаюсь, то туда, то сюда.

— Вроде службы доставки.

— Вроде.

И руку в перчатке кабин-сьюта протянул.

— Курт.

А что, судя по сивым бровям за забралом, типичный Курт.

— Лео.

— Что ж ты, Лео, делами тех, кто внизу совсем не интересуешься?

— Ну почему, интересуюсь. Опять же, мне оттуда платят. А так-то родни у меня никакой нет, мама моя ещё в двадцать первом померла от ковидла, папаша-оболтус неизвестно где шарится, вот и вся история. Даже если я сильно по Матушке соскучусь, чо мне там делать, а уж тем более — просто так «интересоваться». Вот ты, Курт, делами внешних трасс когда последний раз интересовался?

— А вот как сюда летел.

Пф. Сразу видать знатока нетевого.

— И много чего вычитал?

Курт только плечами пожал.

— Скучно у вас.

— Скучно, согласен. Про рудовоз H-128-бис слыхал?

Конечно, не слыхал, ещё бы он слыхал, Курт этот.

— Исчезнул полкруга назад назад на пассивной кривой между Красной и Поясом. Раз и пропал с радаров. Никто ничего ни сном ни духом. Куда может деться целый рудовоз. Мегатонна сухой массы. Даже если у него реакторы расплавились, если его камнем посекло, осколки должны гирляндой по всему полю сверкать! А тишина.

Помолчали.

— Ладно, ты не обижайся, Курт, что я тебя «земелей». Ты же знаешь, мы без Матушки никуда. Да и в целом, сам пойми, жизнь она такая. Без шутейки не проживёшь.

И тут же спохватился, одним глотком допив остатки односолодового уже пополам с водой.

— Слушай, время, мне бежать надо, встреча у меня. Совсем тут с тобой засиделся. Пойду.

И махнул бармену, чтобы чарджнул счёт.

Но Курт в ответ отреагировал странно, продолжая как бы изучающе на Новака глядеть, ну или так ему показалось через забрало.

— А ты не торопись. Я за тобой с самой посадки на борт наблюдаю.

Вот это заявление Новаку крепко не понравилось. Так на так, а совпадение это с их встречей в «Свинарнике» с самого начала выглядело подозрительно.

— Это в каком смысле «наблюдаешь»?

— Сорока-воровка кашу варила, деток кормила.

Новак послушно сел обратно на стул. С этого стоило начинать.

— Этому дала, этому дала.

Курт. Или кто там он, теперь хрен поймёшь. Ладно, рядом с Новаком всю дорогу восседал тот самый земеля, с которым они и должны были встретиться спустя пару часов. Новак послушно вырубил трансляцию кабин-сьюта и переключился на прямой канал.

— И зачем был весь этот цирк?

— Какой?

— Вот этот, обзываться «дылдой» было зачем?

— Скажем так, я, конечно, курьер, но непростой. Мне не всё равно, что и кому я доставляю. Да и Ромулу тоже.

Новак подозрительно сощурился, но виду не подал.

— Потому я вынужден был вас предварительно слегка расспросить. Да и то сказать, беседа, как мне кажется, получилась довольно любопытная.

— И всё-таки, вы курьер. Не расскажете, что вы, хм, мне тут доставили?

— Не вам, точнее, не совсем вам. Груз, к слову, уже у вас в номере, в том самом гермоконтейнере. Только не вскрывайте его до прибытия, во-первых, внутри всё очень хрупкое, а во-вторых, там довольно сложная защита, чтобы обойти таможенные биосканеры, потому, повторяю, не лезьте туда раньше времени.

А не бонбу ли этот Курт Новаку решил подсунуть по простоте душевной.

— И что же это?

— Хлорелла. Несколько колоний на все случаи жизни.

Новак ничего не понял, но виду постарался не подать.

— Это, кажется, такая водоросль?