Время истинной ночи

Остальные и вовсе не произнесли ни слова. Им было запрещено утешать ее, и она сама это знала, но все равно было просто чудовищно видеть, как все эти мужчины, которых она так хорошо знала, внезапно превратились в бесчувственных истуканов. Истуканов, которым жаль пришедшего в негодность болта или упущенной добычи, но которые и глазом не моргнут, если ее сейчас у них на виду разорвут в клочья.

"Это неправда! - в отчаянии напомнила она себе. - Я им дорога. Мы же с ними люди - и я, и они!" Но тут девочка испугалась еще больше, внезапно осознав, что даже это уже не кажется ей наверняка верным. Она почувствовала себя жертвенным животным, окруженным какими-то страшными чужаками, собирающимися принести ее в жертву во имя каких-то загадочных для нее целей.

Приманка.

Они притаились в лесной чаще, черные и неприметные, так что никого было больше не видно. Факел, озарявший им дорогу сюда, накрыли железным колпаком, так что полную тьму рассеивали лишь лучи неярких звезд и отраженный свет трех четвертей Каски. При таком освещении едва ли что-нибудь разглядишь. И уж подавно его не хватит на то, чтобы отпугнуть чудовищ, обретших пристанище в ночной тьме, чудовищ, голод которых девочка чувствовала это - накатывает на нее из глубин мрака.

- Пожалуйста... - трепеща, просила она. - Пожалуйста. О Господи, только не это.

Услышала она их прежде, чем увидела. Услышала, как они крадутся меж деревьями, тогда как фигуры их по-прежнему оставались в глубокой тени. Услышала шорох, когда они занимали позицию, готовясь к прыжку. А высоко-высоко надо всеми ними витала в воздухе огромная тень с острыми, как бритвенные лезвия, крыльями, она еще больше застила свет луны. Девочка всхлипнула, дернула ножкой, окованной цепью, отчаянно стараясь освободиться, но массивные ножные кандалы, разумеется, не поддались.

- Пустите! - вскричала она. Как будто люди, услышав, прислушались бы к ее мольбам. - О Господи, пожалуйста, отпустите... Я буду вести себя хорошо, клянусь! Я сделаю все, что угодно! Только выпустите меня отсюда.

Она вновь и вновь дергала цепи, упираясь обеими ногами в наполовину промерзшую почву и натягивая цепь до предела, - как будто детских силенок могло хватить на то, чтобы разорвать железные кольца, если только как следует постараешься. И молилась - со страстью, вызванной беспредельным страхом. И даже молясь, понимала, что Господь ее веры никогда не поможет ей. Охота была его служением, его замыслом, его ритуалом - и с какой стати было ему отказываться от собственного замысла лишь ради нее, с какой стати нарушать собственные предписания во спасение одной-единственной жалкой души? Но когда тебе страшно, молитва является чисто рефлекторным действием, - и вот она шептала слова ритуальной молитвы, пока глаза ее метались от одной тени к другой, с ужасом ловя в их глубине малейшее шевеление.

И в конце концов она нашла то, что с таким ужасом искала. Затрепетала всем телом, когда затрепетала и сама тьма прямо напротив нее, когда липкая сиропообразная тьма превратилась в продолговатое чешуйчатое тело. Нечто подкрадывалось к ней. Продолговатое тело в чешуе, рога прямо над глазами, - оно напало на беспомощную жертву раньше, чем она успела вскрикнуть. Когти вонзились в кожу девочки, гнилостное дыхание окутало ее своим смрадом...

И тут чудовищу нанесли удар, причем ощутимый. Оно издало жалкий звук не то взвизг, не то всхлип - и отвалилось от приманки. Девочка смутно увидела, что из спины у чудовища торчит древко копья и из раны бьет струей темная кровь. А само страшилище пытается извлечь застрявшее в ней жало. Еще одно копье вонзилось в спину чудовищу, потом третье. От ярости и от боли оно отчаянно заревело, отпрянув к самой линии деревьев. И из тьмы вырвалось множество мелких тварей - это были паразиты, порожденные Фэа и питающиеся агонизирующей плотью; острыми зубками они впились в чудовище и принялись пожирать его, не дожидаясь, пока смолкнет предсмертный рев. Пока девочка смотрела на чудовище, кровь превратилась в тонкую струйку, а та бесследно исчезла в почве. Завершилась и отчаянная агония. Лишь крошечные паразиты продолжали свое дело, и девочке были слышны булькающие звуки, с которыми они отрывали кусочки порожденной Фэа плоти и проглатывали их.