Время как оружие (СИ)

Мы зашли в небоскрёб, поднялись на лифте на сто тридцатый этаж, прошли по чистому зеркальному коридору, по бокам которого стояли кадки с экзотическими растениями, и оказались возле квартиры Фригги.

Дверь нам открыла невысокая полная дама средних лет в темно-синем переднике.

— Наконец-то, явилась! — Гневно крикнула она Фригге, затаскивая девушку через порог за воротник куртки. — Это не дочь, а не пойми что! Весь дом сбежался, ты понимаешь, весь дом! — Женщина явно была не в силах сдерживать свою злость. — Опять эта твоя идиотская магия! — Она схватила Фриггу за волосы и с силой ударила головой о стену. — Да я все твои чёртовы книжонки на помойку выкину, всякой дурью занимаешься, ты посмотри, что со своей комнатой сделала! Ты же всё своими глупыми рисунками испоганила! Я знаю, это оттого, что тебе делать нечего! Ну ничего, будешь по дому весь день работать, может, вся дурь и выветрится!

Фригга, которой уже досталось несколько ударов от матери, просто вскипела:

— Видишь, со мной мой друг пришёл? Или ты ослепла от истерики? Может, хотя бы при нём это не надо?

— Ты смеешь ещё мне указывать, что надо, а что нет?! — И снова удар. — Ты уже меня вывела своим поганым поведением! На тебя люди жалуются! Всё, довольно, я этого терпеть не намерена!

— У него недавно умерла мать! — Продолжала Фригга отрывистым голосом. — Она была нормальным человеком, а не тупой психопаткой, вроде тебя! Так вот, знаешь, что я хочу?! Чтобы вместо неё сдохла ты! Я тебя ненавижу!

— Чтобы больше я таких слов от тебя не слышала! — Удар следовал за ударом. — Обнаглела до безобразия!

— Услышишь! И ещё хуже услышишь! — Фригга всеми силами пыталась отбиваться.

— Ты не дочь, а сволочь неблагодарная! Уродина дрянная!

— Наследственность плохая, видимо!

На меня уже никто не обращал внимания. Я внезапно сообразил, что с таким раскладом мать Фригги уж точно не пригласит меня остаться, но мне нельзя было упускать девушку из виду. Поэтому я незаметно установил в её комнате микрокамеру. Она была невидима невооруженным глазом, заметить её было невозможно. Даже если Фригга или её мать видели, как я её устанавливаю, им показалось, что я просто невзначай коснулся пальцем стены.

— А ты чего тут стоишь?! — Немного придя в себя, спросила женщина. — Тебя сюда звали?! Или у тебя дома своего нет?!

Фригга виновато смотрела на меня. «Ну что поделать с этой неадекватной?» — Говорили её глаза.

Я пожал плечами и вышел из квартиры. Сцена скандала не сильно меня поразила. Мне тоже доводилось ругаться с Одином. У нас, правда, до рукоприкладства обычно не доходило, но оскорбления сыпались градом. И бывали моменты, когда я ясно видел, что Всеотец себя не контролирует. Но всё же не до такой степени, как мать Фригги.

Я пошел по коридору и вскоре оказался в просторном зале, который есть на каждом этаже. В зале стоял кожаный диван, и я, сев на него, достал из рюкзака небольшой прибор, на экран которого выводилось изображение, отснятое камерой.

Фригга зашла в комнату, заперлась на замок, села, а точнее просто упала на кровать и…заплакала. Было сложно поверить, что эта дерзкая и наглая девушка может горько рыдать, обнимая подушку. Мне стало искренне жаль её, потому что я сам иногда испытывал подобное. Хотелось плакать оттого, что я не такой, как окружающие меня асы, что я никогда не смогу наладить с ними добрые тёплые отношения, что они меня не понимают, и я никогда не смогу измениться. Но у меня была мать, которая обычно приходила, разговаривала со мной, и мне становилось легче.

А у юной Фригги не было никого. Совсем никого. Я внезапно осознал, почему мама так хорошо понимает меня и легко находит со мной общий язык. В моём возрасте она тоже была трикстером и тоже прошла через всё это. И она верит в моё светлое будущее потому, что сама с возрастом разительно изменилась и стала смотреть на мир совсем по-другому. Она считает, что я тоже могу измениться со временем.

И мне вдруг стало легко поверить, что эта девушка — моя мать. Очевидно до невозможности, и как я с самого начала об этом не подумал?

А девушка тем временем, понемногу переставая плакать, смыла с себя макияж и посмотрела прямо в камеру, хотя она-то, конечно, об этом и не подозревала. Теперь в её взгляде не было ни капли надменности и пренебрежения. Глаза смотрели устало и печально. В эту минуту она и в самом деле походила на мою мать.

Фригга взяла с тумбочки зеркальце и, взглянув в него, недовольно поморщилась. Я понял, что ей страшно быть такой: простой, обычной, естественной. Мне самому было знакомо это чувство. На людях я постоянно следил за своей мимикой и часто язвил и грубил, хотя в глубине души хотел разговаривать нормально, но боялся. Для меня моё поведение служило чем-то вроде щита, защищающего от других людей, которые не любят меня, потому что я не похож на них. У юной Фригги ситуация была точно такой же. И все её издёвки насчёт меня вдруг показались мне совершенно не обидными, потому что я понял причину, по которой она их использовала. Ей двигала не злоба, а внутренний страх и скованность, которые она всеми силами пытается скрыть.