Время карликов

Человек живет лишь тогда, когда надеется и верит, что счастье его впереди. Ребенок думает: все лучшее потом, взрослый человек, не видя ничего светлого позади, все равно ждет в будущем обещанного судьбой чуда. И наконец у него опускаются руки, которые он поднимал к небу, вопрошая: Когда? – и обернувшись, он плюет в свое прошлое, не зная, что впереди одна темнота и нет там жизни его. У каждого своя судьба, определенная делами его и любовью к тому, что принято презирать: убогость бытия, специальность или профессия, которые не могут прокормить семью. А как можно любить людей, которые и сами позабыли, что они часть человечества? Спившийся нищий – тоже человек, девушка, продающая свое тело, чтобы купить лекарства для больных родителей, – достойна любви больше, чем сотня карликов, продавших душу, чтобы захватить власть и торговать великой державой.

Человек умирает, лишь когда понимает: судьба обманула, и счастья уже не будет никогда. Но даже если был человек счастлив – мгновенье или год, месяц или почти всю жизнь, стоит вдруг потерять надежду – он уже мертв. И не важно, сколько лет еще ему отпущено судьбой, печально другое – когда уходят из жизни молодые и сильные, потерявшие волю, обронившие где-то свою мечту, не желающие изменить свою судьбу и хоть что-то совершить, чтобы мир стал прекраснее на чуть-чуть, на самую малость. Смерть не бывает случайной, как нет ничего случайного в нашей жизни, из которой уходят люди, более всего достойные вечного счастья и радости земного бытия.

Второй день по всем программам, по всем телевизионным каналам смаковали детали нового громкого убийства в Петербурге. «Взрыв был такой силы, что автомобиль подбросило до уровня второго этажа, после чего „мерседес“ разлетелся на куски, – писала одна из газет. – А в ближайших квартирах вылетели оконные блоки. Трагическая смерть известного предпринимателя, особенно если учесть, что несколько дней назад он вступил в брак и спешил домой к молодой жене».

Владимир Фомич, прочитав это, скривился: «Ну, предположим, Витька стал известен только после смерти. Не взорвись он на Морской набережной, никто бы и не знал, кто такой В. Н. Подрезов».

Высоковский еще раз покрутил видеокассету с записью его собственного интервью, возвращаясь к главному вопросу:

– Правда ли, что это покушались на Вас, потому что Вы, судя по слухам, хотите выставить свою кандидатуру на предстоящих через полгода президентских выборах? – спросил известный политический обозреватель.

Вопрос, естественно, ему написали на бумажке, чтобы он чего не перепутал и не врал потом, что его ни о чем ничего не просили.

– Я не хочу обсуждать слухи, – ответил печально Владимир Фомич, и в глазах его блеснули слезы. – У меня погиб лучший друг… Человек, которому я доверял безмерно и которого любил больше тридцати лет…

Бронированный лимузин примчался во двор к месту взрыва через час после трагедии. Позвонил начальник городской милиции и, подышав в телефонную трубку, заикаясь, сказал:

– Владимир Фомич, у Вас зама взорвали на Морской.

Когда влетели в арку, во дворе было светло от зажженных окон, от фар милицейских автомобилей, освещающих останки «мерседеса». Но тут же стоял и медицинский «Рафик».

– Неужели? – чуть не задохнулся от удивления Высоковский.

Но в медицинской машине был не Подрезов – от него почти ничего не осталось. Там была Лена. После взрыва она выскочила на площадку и потеряла сознание. Соседи и вызвали «скорую». Девушка спала в «Рафике», а молодой врач оправдывался перед Владимиром Фомичом.

– Мы только успокоительного вкололи и снотворного.

– Я вас всех успокою и усыплю навечно! – кричал на него олигарх.

Но потом и он пришел в себя, сказал Петру, чтобы тот дал врачу пятьсот баксов, а лучше тысячу. «Рафик» проследовал за броневиком в загородную резиденцию, где для Лены подготовили комнату, и врачи остались рядом с ней до утра. Потом их накормили завтраком, дали каждому по бутылке виски, хотели отправить, даже ворота открыли, но в это время проснулась Лена и заплакала.

Владимир Фомич сидел рядом, гладил ее тонкие руки, сердце его разрывалось от любви к этой глупышке и от зависти к тому, из-за которого она так убивается. Сидел, гладил руки и плакал сам.

Потом выскочил на балкон и закричал:

– Кто приказал отпустить врачей! Всю бригаду сюда наверх и немедленно!

Подрезова хоронили в дождь. Края могилы размывало дождем, в яму сочилась вода с грязной землей и глиной. Вокруг стояла толпа, и Высоковский с удивлением обнаружил, что почти все работники его петербургского офиса здесь, плакали девушки, которых он видел всегда смешливыми и отзывчивыми на его шутки. Только Лена стояла как каменная, он держал ее под руки, а Петр раскрыл над ними огромный зонт. Произносились какие-то речи, даже Владимир Фомич сказал что-то очень трогательное. Но договорить не смог.

– Прощай, друг!