— Держи его, держи! — бросился вслед за Дурохарей вышедший из конюшни Гришка Коровин.
Когда Коровин, Майкл и Порошин подбежали к мыску, Держихаря уже отошел по топи метров на сто. Он пробирался панически по грудь в трясине, поднимая над собой драгоценный мешок с пачками денег.
— Стреляй! — приказал Гришка Майклу.
— Не потребно шуметь, он далеко не уйдет, — сказала будто бы выросшая из-под земли Малаша Мухоморова.
И в тот же миг Дурохаря унырнул с головой в топь, выпустив из рук мешок с деньгами. Пузыристый вещмешок по рябому мелководью отнесло ветром в сторону. Из трясины выплеснулась судорожная рука, хватая воздух, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Скрюченные пальцы ушли в тину, снова появились, булькнули в последний раз. Вещмешок с деньгами не тонул, его гнало ветром по воде к мысу, на котором стояли Порошин, Майкл, Коровин и Маланья Мухоморова.
— Там леший живет, — показала Малаша на камыши, возле которых только что утонул Дурохаря. — Леший чужаков за ноги сразу хватает и волокет в топь. Страхолюден леший, сердит.
Гришка Коровин подхватил подогнанный ветром вещмешок с деньгами. Мол, пригодится, не брезгуйте други. Майкл бросил пистолет под ноги Порошину, сорвал ромашку, поцеловал ее, подал с реверансом Малаше.
Цветь сорок четвертая
— Ночь-то какая, Малаша!
— Лунная, божья, Майкл.
— Аи эм фонд оф ю, Маланяша! Я тебя люблю, значит.
— Ты, Майкл, по-заморскому не лопочи.
— Почему?
— Мож, ты к неприличному греху меня призываешь. Откуля мне ведомо?
— Малашенька, я хочу на тебе немножко жениться, как русские говорят.
— Не можно тебе на мне жениться. Ты веры не нашенской.
— Ради тебя я готов принять и басурманскую веру.
— Вот как раз такой ты мне и не нужон.
— Малаша, мы с тобой сбежим в Америку. У нас не преследуют старообрядцев. Они живут своими общинами, владеют фермами, богатые, уважаемые.
— У каждого своя доля.
— А если сюда пробьются чекисты?
— Тогда мы уйдем, али запремся в скитах и подожжем себя. Лучше уж сгореть в огне заживо, чем опоганиться миром сатанинства.
— И уже кто-то себя поджигал, сгорал?
— А как же? У меня тетка под Заводоуковском сгорела. Совдеповцы ломились к ней в скит.
— Как ужасно, Малаша. Ведь в огне умирать живому немножко больно.
— Не так уж мы глупы, Майкл, штобы умирать с болью. Аввакум погибал в муках. А мы — слабые: сонное зелье принимаем перед самосожжением. Уснешь сразу — и в огне не проснешься. Могу тебе дать по дружбе, Майкл.
— Зачем же мне яд, Малаша?
— А вдруг попадешь к чекистам?
— Я не хочу в НКВД. Я хочу на тебе жениться.
— Принимай веру нашу, Майкл.
— Малашенька, я не смогу принять вашу веру.
— Отчаво, Майкл?
— Я не смогу пойти в костер за веру. Я хочу жить весело, богато. Вольно, как русские говорят.
— Неволить тебя никто не станет, Майкл. Живи своей верой.
— Но тогда я на тебе не смогу немножко жениться.
— А ты сюда со мной не жениться пришел, а лешего поглядеть.
— Малашенька, окей! Я действительно, как говорят русские, забыл, для чего я сюда пришел. Я хочу немножко познакомиться с лешим. Но лешего нет, Малаша. Где он?
— Не леший придет, Майкл, а жена его.
— Лешиня, как русские говорят?
— Лешиня с лешененком. Я их медом угощаю. Они меня не боятся. А ты сиди тихо. Слышь, вода в камышах булькает?
— Боязно, дыднако, как говорит дед Кузьма.
— Никши, Майкл, вишь — идет она. А лешененок у нее на загривке. Он такой забавный, инось подходит ко мне, играет. Охраняют наш остров лешие. Без них мы бы давно запропали.
— О, я не сказал бы, что она, лешиня, страшная.
— Баская во своем роде, молоденькая.
— Руки длинноваты, дыднако, как русские говорят. И прическа не очень модная, под болотную кочку.
— Тише, Майкл, вишь — она насторожилась, принюхивается.
— Малаша, если бы у меня был синематограф, кинокамера! Я бы стал за пять минут миллионером. Если я и уйду в Америку, я вернусь! Я вернусь, чтобы подарить эту сенсацию всему миру!
Цветь сорок пятая
Антон Телегин обманул Груню Ермошкину, вывез тайно из Магнитки Верочку и Дуняшу, переправил их в казачью станицу Зверинку к деду Кузьме. Старый казак и охотник бывалый Кузьма со своим внуком Володькой заготовил хлебный обоз, посадил на кули Веру с Дуняшей и без приключений добрался до Малого болота на границе с Васюганьем. Сюда же подвез пшеницу по уговору и дед Яковлев из Шумихи. Яковлев сбросил мешки с телеги и уехал. На другое утро с Васюганья к Малому болоту вышли верхом на лосях Маланья Мухоморова и Майкл. Каждый из них вел за собой в одной связке, цепочкой, по девять сохатых. Предстояло перегрузить мешки с пшеницей и товарами на спины лосей. Но Маланья не обрадовалась.
— Зачем цацу со щенком приволок? — нахмурилась она.
— Це жинка Порошина, — сбивал кнутовищем Кузьма цвет болиголов.
— Ладнось, примем. Ты идешь с нами, Кузьма?
— Нет, Малания. Пойдет с вами мой внучок, Володька. У менясь болезня навучно тяжкая — пердикулит. Поясницу ломить, костыли деревянеють, исть и выпить каждой день хочица.
— О другой раз стякла ящик приволоки, Кузьма. Окна в Поганой избе побили. И керосину для лампы прихвати.