Время красного дракона

— Я приходил к ученым, в редакции газет, меня выставляли за двери. Я обращался к вашему правительству, в НКВД — меня арестовывали, сдавали в психбольницы. Боже, что будет, если к вам снова явится Христос? В лучшем случае — его отправят в дурдом. А скорее всего, загонят в исправительно-трудовую колонию строгого режима без права переписки.

— А зачем вы прилетели к нам?

— По научной необходимости, так сказать.

— А вы не от Сатаны?

— Нет, я от Бога. И хочу взять в ученики тебя.

— Я согласен, Учитель.

— Прекрасно, Володя.

— Где я буду получать уроки? Когда начнутся знания?

— Занятий не будет. Ты сможешь улавливать мои мысли на расстоянии. Великие разговаривают молча. Когда я отправлюсь на звезду Танаит, ты останешься на земле вместо меня и станешь именоваться — Трубочистом. Ты будешь гасить в людях черный огонь, предсказывать судьбы, указывать светлым душам дорогу к планете Танаит. Я научу тебя перемещаться во времени и пространстве.

— Когда это будет, Учитель?

— Очень скоро, когда над твоей головой пройдет звезда Танаит. Она проходила над людьми один раз в двенадцать лет, вместе с Черной звездой, в год Змеи. Запомни, что год Змеи — это год выбора, перелома, рождения провидцев и погибели злодеев на одном эшафоте с невинными. В эти годы одни люди уходят под Черную звезду, другие — под светлую, Танаит.

— Скажи, Трубочист, где сейчас мой дед? Его не убили?

— Твой дед Кузьма жив, он в Норильском концлагере.

Из сеней в кухню вошла баба Тоня с кринкой молока, за ней запрыгнули с хихиканьем Римка и Валька. Володька тряхнул фигуру литого чугунного медведя, подставил ее к уху Трубочиста:

— Што в звере звенит?

— Черт его знает! — покарябал затылок волшебник. — Я могу переместиться во времени к Ивану Грозному, могу предсказать будущее. Я знаю, что движет звездами. Но я беспомощен перед вашими загадками. Мне неизвестно, почему в России летают корыта, стреляют грабли, звенят звери, а на кладбищах возникают партийные организации.

Володька не ответил Трубочисту. Великие разговаривают молча.

Цветь сорок девятая

— Как время-то летит, Гриша! Вот уж и зима прошла, и весна ручьями прозвенела.

— Счастливые часов не наблюдают, Груня.

— Ты счастливый со мной?

— Радостный, спокойный.

— А чо не хотел на мне жениться ране?

— Красоту не разглядел твою, дивность.

— А я тебя сразу разглядела, с детства.

— Я ничего так, стоятельный, хозяйственный.

— Одно беда — бабник!

— Какой же я бабник?

— Жениться можно, Гриша, токмо один раз. А ты три раза женился.

— Откуда три-то, Груняша?

— На Леночке ты женился, на Фариде женился, на Фене Акимовой чуть было не женился.

— Чуть — это не в счет, Груня.

— И глупости в тебе много, Гриша.

— Какой глупости?

— Зачем ты изладил здеся великана деревянного? Сколько бревен истратил на баловство. Кому потребно твое идолище с дубиной? Кого ты выстругал? Кто энто?

— Энто Дурила! Так его зовут, значится.

— Для чего же ты его вырубил? Людей пужать?

— Дурила мой людей не пужает, а веселит, на размышления напутствует.

— Ты бы лучше избу отдельную срубил, тесно в доме.

— Может, Майкл женится на Маланье, уйдет к Мухоморам, посвободнее тогда станет.

— Не примет Майкл веру старообрядцев, надось избу рубить новую, Гриша. Хозяйство потребно заводить крепкое.

— Нет, Груня, не потребна изба нам новая. Уйдем отсюда мы скоро.

— Почему же уйдем?

— Не можно жить в отрыве от земли.

— На земле заарестуют вас.

— Нет, у нас документы чистые. Уедем куда-нибудь в Сибирь, работать будем, начнем жизнь заново. Здесь опасно оставаться, Очень опасно, Груня! Пойми! Не к добру самолет над нами кружил. И Майкл — псих, из пулемета начал стрелять по аэроплану. Засекли нас теперича.

— Но дороги через Васюганье нет, Гриша.

— Не такие уж здеся непрободимые места. Зимой на лыжах пройти можно. Потому и надо улизнуть летом этим. Чует сердце беду. Нагрянут сюда красноармейцы, НКВД, пожгут скиты, всех повяжут.

— И Верочке, Гриша, сон привиделся нехороший. Будто пришел на остров Трубочист, печальный такой. Взял он Дуняшу на руки и побрел молча с лешими через топь. Боюсь я этих леших.

— Лешие нам не враги, Груня. Лешие тоже человеки. Они даже умнее нас: нет у них ни колхозов, ни тюрем.

— Ты никак антисоветским стал, Гриша?

— Нет, Груня, я не против советской власти. Я даже письмо с Володькой на землю переправил — товарищу Сталину. Всю свою жизню изобразил: как меня расстреливали ни за што ни про што, как в банде скрывался, как душа болит.

— Полагаешь, прочитает Сталин и заплачет горько-горько?

— Думаю, не дойдет мое письмо до товарища Сталина. И до бога не все молитвы доходят.

— А бог, Гриша, есть? Как ты думаешь?

— У меня в этом вопросе, Груня, нету ясности. По науке бога вроде бы и нет. А ежли бог есть, то мы с ним пока живем в полной самостоятельности. Он сам по себе, я сам по себе.

— А я верую, Гриша. И обвенчаться охота, чтобы все было законно, красиво, возвышенно.

— Да, превращают у нас людей в мокриц, в тараканов шустрых, в преступников.

— Гриша, я ить поди тоже преступница.

— Какая же ты, Груня, преступница?

— Я же сберкассу ограбила.