Время льда и огня

Ошеломленный, я огляделся вокруг — обычная снеговая равнина, залитая луной, нигде больше нет и в помине никаких проталин, да и эта быстро подергивалась ледком. И тут я заметил боковым зрением что-то движущееся — низко над контуром снеговой равнины дрейфовала, стремительно ускоряя движение, светлая точка.

Я вглядывался до рези в глазах, забыв о холоде. Точка достигла крайнего тороса в гряде и вдруг резким броском ушла вверх, в зенит, пропала, растворилась среди массы звезд!

Я перевел дыхание, спустился к озерцу по следам Нормы, для чего-то погрузил пальцы в воду — да, уже появился игольчатый, тончайший ледок — и вернулся в снегоход. У меня не было никакой версии события, а спросить Норму я почему-то не решался, тем более что она уже заснула или притворялась спящей. Я решил отложить расследование на утро.

Но условным утром мы проснулись под дикий вой метели, нарастившей вокруг нас целые барханы из ледяной крупы. Ясное дело, никаких следов озерца при таких обстоятельствах нельзя было обнаружить, а спросить Норму напрямик я не решался, почему-то уверенный, что правды она не скажет.

Она сама несколько раз глянула на меня испытующе, но тоже ничего не поведала. Так незримой чертою пролегла между нею и мной эта ночная необъяснимость, эта тайна.

Мы позавтракали, я забрался в кресло водителя, пошевелил рычагами, и мы потихоньку двинулись, рассекая снежную муть, по приборам, ибо видимости не было никакой. Снег и снег…

18

— Так это и есть тот самый прославленный Скалистый барьер?

Наймарк со страхом глядел вниз, в бездну, что открылась вдруг перед нами, будто наполненная синей мглой. Мне и Норме это зрелище тоже не добавляло бодрости: насколько мог видеть глаз, полукилометровой высоты обрыв тянулся широкий излучиной с востока на запад (опять же условно), кромсая безупречно плоскую снежную равнину плоскогорья неряшливыми, бесформенными уступами скал и причудливым узором разбегающихся от края обрыва трещин.

Так вот ради чего мы ползали по тренажерам, словно мухи, вот для какой цели суровый Португал заставлял нас в любом случае первым грузить скалолазное оборудование, все эти кошки да крючки, — в предвидении этого колоссального обрыва…

И какими же жалкими показались они нам теперь, перед глянцевой ледовой стеной с вкраплениями исполинских скал!

— Спускаться, говорят, еще труднее, чем идти вверх, — заметила Норма серьезным голосом. Я же понимал одно — теперь нам придется навсегда оставить здесь, над обрывом, наше последнее надежное пристанище — снегоход, который катил нас безропотно через всю ледовую равнину вот уже три недели, от склада к складу, в пургу и ясную погоду, по обветренному насту, по голому льду, по рыхлому свежевыпавшему снегу… Я похлопал его по еще теплому радиатору и пошел собирать пожитки.

— Что ж, это последнее серьезное препятствие, а дальше мы сразу в бывшей Кении. Пара лыжных переходов — и клиника, если мы, конечно, не промахнемся километров на двадцать!

Наймарк шутил вымученно: его потрясла эта пропасть, которую тоже необходимо ведь как-то одолеть. Норма держалась лучше, но и она была под впечатлением.

— Выше голову! — подбодрил я их. — Кто сказал, что нам надо спускаться именно с этой стремнины, а не, скажем, вон по той пологой расселине? Да и вообще, не очень-то доверяйте этим альпинистским догмам — спуск труднее подъема, например. Я так себе не представляю вообще, как можно взбираться вверх по этой глади…

— А как спускаться — представляешь? — спросила Норма.

— В принципе, да. Закрепляешь верхний конец страховочного линя, спускаешься по нему, снимаешь линь с крюка, закрепляешь на новом месте, и так далее…

— Ясно. Лишь бы хватило крюков, — заметил Наймарк. — Ладно, надо поискать приемлемый спуск.

Мы опустошили снегоход. В предстоящем пути все казалось необходимым, я даже алчно посматривал на кухонную печурку, но в конце концов здравый смысл взял верх, и половина имущества осталась лежать рядом с нашей надежной машиной. На широких лыжах, осторожно обходя трещины, мы отправились в разведку. На всякий случай обвязались веревкой, и не зря — Норма умудрилась тут же соскользнуть вниз, вместе со здоровенным снеговым языком, свисавшим над кручей, но мы с Наймарком так стремительно выхватили ее из катящегося снегового облака, что она сперва даже не сообразила, что же произошло. А потому решено было обход совершать в дальнейшем подальше от кромки.

Та расселина, что я предложил наобум, конечно же, не годилась для спуска, это стало видно с первого взгляда — вся горловина ее была забита рыхлым снегом-ловушкой, который в любую минуту мог сорваться, пойти лавиной. Больше надежд подавал склон, шедший несколькими крутыми уступами, да и вкраплений скал там не было — а Норме внушали опасение почему-то именно скалы.