Время льда и огня

Я выхватил свой пистолет в тот момент, когда Теофил уже готов был броситься. Выпалил у него над головой — чтобы показать, что, в отличие от автомата, пистолет боеспособен, — и заставил отбросить бесполезное оружие в сторону. Затем, не опуская ствола, я велел Теофилу отстегнуть принайтовленные к мотонартам лыжи и забрать свой вещмешок. Тут до него дошла суть этих приготовлений.

— Парень, ты меня обрекаешь на гибель…

На его ломаном пиджин это звучало именно так, патетически.

— А на что ты меня обрекал три минуты на зад, а? Будь я таким же мерзавцем, как ты, я поступил бы с тобой сам знаешь как… А пока что я даю тебе шанс — хоть ты и не заслуживаешь — вернуться к своим девицам-ночницам. Наплетешь им, да и Кшишу заодно, как ты тут ловко управился со шпионом. Давай живее на лыжи!

Теофил хмуро смотрел на свое жалкое снаряжение. Он, быть может, даже искренне предпочел бы, чтобы я его пристрелил. Тот отрезок пути, что мы проехали за час на нартах, ему предстояло одолевать как минимум суток трое — ведь обратный путь вел наверх, — вдобавок без палатки, без спиртовки, без горячей еды… А там еще сколько ждать патрульного крейсера! Но — сам виноват.

— Шевелись!

Он пристегнул лыжи и влез в лямки вещмешка. Казалось, он хотел еще что-то сказать, но я его уже довольно наслушался за это время.

— Пошел!

Теофил вяло задвигал ногами, пошел тяжко, почти без скольжения по оставленной нами колее. Я смотрел ему вслед без особых эмоций — ничего гуманнее не придумалось. Когда он скрылся за выступом ледника, я залез на седло мотонарт и включил зажигание. Двигатель еще не успел остыть.

* * *

Продвигаться навстречу солнцу куда отраднее все-таки, чем катить в непроглядной тьме. Спустя некоторое время после моего бесконечного петляния по ледовому каньону я заметил, что фары можно и выключить — общий палевый фон неба давал достаточно света. И тем не менее я катил по заснеженному ледовому руслу с великой осторожностью, помня обо всех тех многочисленных авариях и трещинах, что приключились в свое время еще под командованием незабвенного Португала. Надо сказать, путь здесь, пролегая по руслу сравнительно молодого выводного ледника, оказался гораздо более ровным и почти свободным от трещин. Следя изо всех сил за ближайшими пятьюдесятью метрами пути, я почти не заметил двух важных вещей: гряды черных скал несколько впереди и сбоку по курсу и первого ослепительного проблеска солнца над горизонтом — впрочем, я тут же потерял его из виду, спускаясь довольно круто по ледовому фьорду.

Здесь меня встретил распадок, низина. Выключив мотор, я услышал ровный мощный шум, который сперва принял за рев ветра в сужении скальных массивов, но тут же понял свою ошибку: это был отдаленный рокот большого водопада. Я соскочил на снег — не на пушистый звездчатый покров, в который проваливаешься по пояс, а на плотный влажный наст. Край распадка образовывал уступ невидимой отсюда глубины; края фьорда как бы расступились, и в обрамлении снеговых гор открылась далеко-далеко целая страна озер и протоков. И надо всем этим, чуть оторвавшись от земной черты, царило бледное солнце.

Я безотчетно слепил снежок и запустил его с края распадка прямо в бездну — он канул туда крохотной искоркой, Затем я приблизился к источнику шума: широкий водопад вытекал из-под ледника и обрывался пенистой массой вниз, в долину. Здесь брала начало одна из множества коротеньких рек Терминатора, большей частью увязавших, пересыхавших в пустыне. Справа и слева низинку подпирали скалистые кряжи. Опять надо было думать о спуске вниз, но заботы как-то не шли в голову — уж слишком спокойно и величаво было окружение.

Я поставил палатку и приготовил ужин на спиртовке. Так или иначе, но следовало отдохнуть перед спуском, переночевать, а затем уже начинать переход по долине. Переход обещал быть длительным и трудным, тем более что со всякой механизацией, вроде мотонарт, надо было навсегда расстаться.

Прихлебывая кофе, я подумал также и о том, что делает в этот момент мой незадачливый киллер Теофил — грызет ли сухарь на ходу или же в кромешной тьме под начинающейся пургой роет в снегу утлую ямку для ночлега, который вполне может стать последним, — но подумал об этом безо всякого злорадства, а даже с какой-то долей сожаления. Куда с большим удовольствием я бы сейчас распростился с ним, дружески обнявшись, под его бесконечные шуточки и балагурство, и он бы укатил обратно по только что проложенной нами колее (горючим запаслись с лихвой), а я бы с палаткой и каноэ…

Каноэ! Как я не проверил, погрузил ли мой друг Теофил эту миниатюрную лодочку? Ведь он-то был уверен, что лодочка мне не понадобится! В волнении я отставил чашку и бросился к мотонартам, откинул крышку багажника, вышвырнул наружу весь хлам и, лишь когда обнаружил невесомый сверточек с разборным каркасом, вздохнул с глубоким облегчением. Две лопасти и древко лежали за сумкой с инструментами.