Время Лилий

Я киваю. Да! С этих слов она – моя. Или я – ее?

Комната полна перьев. Мягких, легких, светлых – как она. Ловлю одно, касаюсь им своих губ: влажных и соленых. Вдыхаю ее запах.

– Теперь ты никогда не оставишь меня, Лили.

Оборачиваюсь, смотрю на смятую, в красных каплях постель, все еще хранящую ее тепло и ее форму. Перевожу взгляд на перо, то, что касалось моих губ. Алое. Единственное алое.

– Ты здесь, Лили?

«Здесь», – шепчет ветер за окном: F-dur, модуляция в e-moll, тревожным диссонансом малая нона и пассаж острых секунд.

Закрываю глаза и ловлю губами мелодию – незнакомую, пряную. Она скользит по лицу, ласкает руки, щиплет за кончики пальцев.

– Бессмертие стоит души, – говорю Лили.

Она молчит, не спорит.

Сажусь за рояль, кладу слипшееся перо на пюпитр, руки замирают над клавишами. Самый сладкий миг, когда та, что ускользала, дразнила – уже твоя, но еще не знаешь, какова она на вкус и на ощупь.

– Для тебя, любовь моя. Всегда для тебя, – говорю ей и касаюсь нот.

Лилейные белые обжигают льдом, острые осколки диезов режут пальцы. Больно! Рояль стонет квартой f, срывается на скрип и визг.

Руки отдергиваются.

– Лили?

Она молчит. Злыми глиссандо шуршат автомобили, параллельными квинтами – чужие голоса под окнами.

Страшно, тошно. Играть, скорее играть – Моцарта, Двадцать третий концерт, он освятит любую ночь. Вытираю пальцы о платье, что валяется на рояле. Отбрасываю прочь: оно взметывается черными крыльями, планирует на постель и падает, накрывая…

– Лили?!

Под шелком рисуется силуэт, шевелится, вздыхает… Мерещится! Зажмуриваюсь, беру первую ноту. Визг, отвратительный визг!

Вскакиваю, подбегаю к зеркалу. Смотрю на свое отражение, провожу пальцем по стеклу.

«Бессмертие стоит души?» – шепчет Лили прямо в ухо, проводит ладонями по плечам. Но в зеркале – только я, мертвый рояль и пустая постель.