Время любить

- Я готов превратить любые помехи в твоей жизни в пепел и развеять их над Антарктидой, - Рузский нежно погладил ее по голове, ожидая дальнейших объяснений.

- Этот пепел не развеять. Это воспоминания.

- Неужели призрак Сергея Павловича? - он чуть было не спросил о посещении конструктором «Варламовского». Уж тут бы Елена Андреевна за соглядатаев оторвалась по полной программе.

- Да нет, точнее, не совсем он. Это воспоминания, которых раньше не было.

- Не понимаю. Вспомнила что-то новое?

- Нет...- покачала отрицательно головой. - Вспомнила то, чего точно раньше со мной не было, а теперь, получается, было...

- Лен, ты меня пугаешь; может, это результат перегрузки? Я постоянно тебе напоминаю, что женщина не должна столько и в таком ритме работать.

- Я работаю с удовольствием. Так и думала, что ты начнешь связывать это с психическим здоровьем. Нет, здесь все нормально. Я скажу тебе, что я предполагаю, но пообещай мне, что ты не будешь предпринимать каких-либо мер, пока я сама не попрошу тебя об этом.

- Обещаю, - твердо, с холодной сталью в голосе пообещал Рузский.

- Думаю, что Сергей действительно изобрел-таки машину времени. Помнишь, я тебе рассказывала о его безумном увлечении?

- Помню, но разве можно относится к этому серьезно? Это даже больше, чем фантастика, это бред!

- Да, за двадцать пять лет до полета Гагарина примерно то же самое говорили Циолковскому.

- Ну, уж тот однозначно был глухим шизофреником.

- Ни глухота, ни шизофрения не мешали ему быть гением технического предвидения, причем настолько точным, что он назначил срок полета в космос - двадцать пять лет.

- И?

- Сергей приходил ко мне в офис...

Слава Богу, сама сказала!

- Приходил, чтобы сообщить: машина времени готова и даже прошла первые испытания.

- А ты тут при чем?

- Он полагает, что с помощью этого прибора сможет вернуть меня.

- Что?! - брови Рузского обрели изгиб татарской сабли, а потом устремились друг к другу.

- Успокойся и помни о своем обещании. Должен же рядом со мной быть хоть один трезвомыслящий и уравновешенный мужчина.

Владимиру Юрьевичу последняя фраза очень понравилась, но виду он не подал.

- Похоже, - продолжила Лена, - он встретился со мной в прошлом. Тогда, когда мы еще не были знакомы... Представляешь, я пару дней назад могла встретиться сама с собой в юности!

- Бред. Не может быть.

- Видимо, все-таки может.

- Такие эксперименты, даже если они возможны, должны проводиться с высочайшего разрешения. Его за это можно привлечь к суду и раскрутить по полной программе!

- Володя, ты забываешь, что это не кинувший тебя партнер, а неизлечимый романтик, тем более мой бывший муж, отец моего сына. Позволь, я попробую разобраться с этим сама. Никаких новых чувств у меня к нему не возникло. Только жалости стало больше.

- Ты правда считаешь, он мог изобрести эту штуку?

- Да. Нравится это нам или нет. Между прочим, это он вместе с Марченко развил идею кассетных боеголовок, делающих стратегические ракеты неуязвимыми для ПВО противника. Он же придумал начинку ракет с нехарактерными траекториями.

- Что, и такие есть?

- Скоро встанут на вооружение.

Рузский присвистнул. Грустного инженера-конструктора следовало уважать, даже если он сам не уважал себя.

- Конечно, это не только его идея, там труд целого бюро, нескольких лабораторий, мозговой штурм... Но семьдесят процентов - это они со стариком Марченко.

- Лена, можно я тебя поцелую? - вдруг попросил Рузский, словно ему захотелось проверить, значит ли что-нибудь он сам рядом с таким гигантом технической мысли.

- Нужно, - ответила Лена.

Владимир Юрьевич оттаял, но задним умом занес в бортовой поминальник: к Лене приставить дополнительную охрану, инженера тоже начать пасти, а на машину времени обязательно следует посмотреть.

*  *  *

Май, побаловав горожан погожими деньками, ушел в хмарь. В середине недели небо вдруг посерело. Мир стал напоминать черно-белую фотографию. Притихли птицы, бездомные дворняжки грустно восседали у магазинов, провожая покупателей вечно голодными и на всякий случай преданными взглядами, народ привычно сдвинул брови. Ничего не изменилось только в телевизоре.

Определенное разнообразие вынесли на улицы гордые, громкие и пьяные пограничники в свой праздник. Зелень на их головах была всегда свежей, а количество ее в городе определяло протяженность границ великой державы. Шумной, отнюдь не строевой колонной они прошли по городу, а затем повзводно и поротно разбрелись по паркам и дворикам, разливая неподдельный патриотизм по звонким стаканам, пропевая хриплыми голосами под расстроенные гитары боевое братство, вспоминая со слезами воды Пянджа, амурскую тайгу, седой Кавказ, омытые холодными волнами камни Русского острова...