Время любить

Услышав в небе гул вертолетов, Бекхан остановился. Они оказались рядом раньше, чем он рассчитывал. А нужно было еще дождаться Алейхана. Место было назначено заранее.

* * *

До 8 часов вечера Грум выкурил полпачки сигарет и переживал только о том, что салон новой машины быстро пропахнет табаком. После восьми он позволил себе прикурить одну сигарету от другой, потому что ни один из ведомых объектов за воротами КПП не появился. Ни этот задумчивый инженер, ни кавказец с откровенно хищной мордой. Попиликав на цифрах мобильника, он услышал усталый голос Рузского.

— Вова, это я, тут нерусский никак не обозначился, и твой клиент появляться не хочет.

— Вздор какой-то! Я ему сейчас позвоню… Черт! У меня нет его рабочего телефона! Там же, блин, сплошные секреты. Ты думаешь…

— У нас ты думаешь, — поправил Паткевич.

— М-да… Вадик, а как этот… нерусский туда попал?

— На работу устроился.

— И ты никого из наших людей не ввел туда следом?

— Да он только сегодня оформляться стал. Кто ж знал?!

— А-а-а, блин! У тебя есть план?

— Да, лобовая атака, стоимость — пару штук зеленью.

— После твоей сегодняшней покупки я ничему не удивляюсь.

— Тебе жалко?

— Нет, извини.

— Ладно. Ну так делать?

— Делай.

На параллельной улице, где располагалась промышленная зона еще не загнувшейся от рыночных к ней отношений автоколонны, Грум нашел все необходимое в виде самосвала марки «КрАЗ» и малорослого, слегка поддатого водителя, который, матерясь, заполнял в кабине путевку.

— Братан, — окликнул снизу Грум, — красные раздвижные ворота на соседней улице знаешь?

— Это у ракетчиков что ли? А че?

— Твой зверь пробить их сможет?

— Как два пальца обоссать?

— Ну так давай, пробьем.

— Ты, случайно, не чирикнутый?

— Тебе, случайно, не все равно? Я бабки плачу. Закосишь под пьяного. С рук сойдет.

— Да ты че?! На фиг мне такие приключения? Меня ж с работы выпрут!

— Штуку баксов, — отрезал Грум.

— Не-ее… Че я потом начальству скажу? Вдруг охрана стрелять начнет.

— Ну ладно, я думал «КрАЗом» сподручнее, там, в переулке, «КАМАЗ» стоит, водила за две штуки согласился, боится только, что кабина отстегнется… — и Вадим сделал вид, что уходит.

— Две штуки? — переспросил вслед водитель.

— Ага, — не оборачиваясь, подтвердил Грум.

— Это… А если меня судить потом вздумают.

— Не суди, и не судим будешь! Отмажем, — остановился Вадим. — Выгонят с работы, обещаю, что без работы не останешься. А зарплата еще больше будет.

— Врешь ведь?

— Я никогда не вру, мне это незачем.

— Ну, смотри, — водитель погрозил невозмутимому Груму пальцем, отчего тот чуть не улыбнулся третий раз в жизни.

В ста метрах от цели «КрАЗ» замер, урча перед стартом. Растрепанная голова водилы вновь высунулась в окно, он поманил Грума рукой и, вытирая со лба пот, потребовал:

— Давай деньги вперед. Так не поеду.

Грум слегка испепелил его взглядом, плюнул под ноги.

— Ладно, стой здесь, через десять минут буду.

И в этот раз Паткевич позволил себе малость поволноваться из-за того, что придется рвать движок новой машины. Но, с другой стороны, была оправданная возможность отвести душу. «Эмджи» рванул с места так, словно ему, а не «КрАЗу» предстояло пробить ворота. Вписавшись в поворот под прямым углом на скорости, близкой к ста километрам в час, Грум оставил изумленного напарника-подельника с открытым ртом.

— Такие вместо водки чистый адреналин хлещут, — резюмировал тот, вспомнив приговорку автопарковских.

* * *

Горы протолкнули, стряхнули со своих вершин серую промозглую серятину. На востоке, где, казалось, еще минуту назад должна была разразиться гроза, а из темно-фиолетовой гущи посыпаться стрелы молний, вырвался ослепительно яркий луч солнца. Он словно пробил дорогу ветру, и в течение получаса видимая часть неба очистилась. Запоздало проснулись птицы, и лес наполнился звуками жизни. Алейхан воспринял это, как знамение.

Больше двух часов он шел на восток, в сторону Дагестана, а не на юг, в сторону Грузии, где его должен был поджидать Бекхан. Алейхана ноги сами несли к уютному тихому жилищу Дамана. Он прекрасно понимал, что теперь становится изгоем для всех: на первом же блокпосту его, появись он там, если не сразу поставят к стенке, то профильтруют по полной программе, и вся жизнь закончится где-нибудь на кошмарной зоне в средней полосе России, если же свои узнают об отступничестве — то уж точно — в лучшем случае расстрел. И заступничество брата, что ходит в друзьях у Гелаева, вряд ли поможет. Поэтому Алейхан испытывал два чувства. Чувство страха, похожее на то, что может испытывать изгнанный из стаи волк, и другое — похожее на величайшее душевное облегчение. Последнее подпитывалось неясными надеждами и туманными видениями новой жизни. Нет, волчья судьба с постоянной беготней по лесу за кровожадными вожаками, которые забирают себе лучшие куски добычи, эта тошнотворная боязнь красных флажков и открытых пространств, и смутная надежда стать вожаком, чтобы, опьянев от ночных вылазок и сомнительных побед, наступить на мину, — нет, такая жизнь больше не манила Алейхана.