Затем шли дамы, окружая госпожу де Ришмон, которая, как казалось, вела вместе с собою хрупкий и сиявший лес разноцветных высоких женских головных уборов. За ними шли благородные господа с суровыми лицами, среди которых выделялся знаменитый и грозный Ла Ир, который делал все возможное, чтобы казаться любезным. Рядом с ним шел торжественный Сентрайль, великолепный в своем зеленом бархате, подбитом золотом. Но самой прекрасной – каждый в Монсальви с горделивой уверенностью оставался в этом убеждении – была мадам Катрин…
Прошли многие месяцы после их возвращения в край отцов мессира Арно. Ее красота еще больше расцвела и достигла такого совершенства и изысканности, что каждый ее жест был поэмой, каждая улыбка – колдовством. Ах! Счастье так ей шло! В лазури и золоте ее туалета, под огромным облаком муслина, ниспадавшим с ее высокого головного убора, она походила на фею… Она, конечно, была самой прекрасной, и мессир Арно, который вел ее за руку с гордостью, казалось, сам глубоко был в этом уверен. Он был одет в строгий костюм из черного бархата, украшенный тяжелой цепью из рубинов, как если бы он хотел простотой своей одежды еще больше подчеркнуть блеск своей жены.
По правде говоря, Катрин никогда еще не была так счастлива. Этот октябрьский день 1435 года был, безусловно, самым прекрасным в ее жизни, потому что привел к ней тех, кого она любила. Спускаясь по украшенной улице Монсальви рука об руку с Арно, она думала, что в замке ее ожидала мать, которую она вновь нашла после стольких лет, а также ее дядя Матье, очень постаревший, но все еще бодрый. Только ее сестра Луаза не приехала, но монахиня-затворница ведь более не принадлежит миру, а Луаза вот уже год – новая настоятельница бенедиктинского аббатства в Тарте.
– О чем ты думаешь? – спросил вдруг Арно.
– Обо всем этом… О нас! Разве ты когда-нибудь думал, что можно быть такими счастливыми? У нас есть все: счастье, красивые дети, превосходные друзья, семья, почести и даже богатство…
Этим они были обязаны Жаку Керу. Деньги за знаменитый черный бриллиант стали теперь сказочным богатством, и, строя свое будущее, стараясь осуществить грандиозный план восстановления страны, скорняк из Буржа на пути к должности казначея Франции отдавал своим друзьям те богатства, которые от них получил в трудные времена.
– Но разве мы не заслужили этого? Мы столько выстрадали, а в особенности ты…
– Я об этом даже не думаю. Моя единственная печаль – это отсутствие мадам Изабеллы, твоей матери…
– Я уверен, что она нас видит, слышит нас из того таинственного места, где, видно, встретилась с Готье… Да потом, разве мы ее не вернули?
Это была сущая правда. Маленькая Изабелла ни в чем не походила на свою мать. К голубым глазам ее бабушки прибавился властный профиль Монсальви, черные волосы ее отца. По словам Сары, она даже характером была в него – необузданного и вспыльчивого.
В этот момент маленькая Изабелла спала глубоким сном на руках добрейшей женщины, среди шелков и кружев.
Как только процессия появилась во дворе замка, малышкой завладела полная дама в пышном наряде – почетная крестная мать девочки – мадам де Шатовиллен.
Эрменгарда устремилась со своим трофеем в большой белый зал, сплошь затянутый коврами, где подавалось праздничное угощение. За нею вступил кортеж.
Пока под руководством Жосса, интенданта замка, и его жены Мари вся деревня рассаживалась за длинные столы, поставленные в большом дворе рядом с огромными кострами, на которых зажаривались целиком бараны и множество птицы, пока менестрели начинали свои первые песни, пока виночерпии открывали бочки с вином и бочонки с сидром, в большом зале начался самый пышный и роскошный праздник, какой когда-либо видел на своем веку овернец.
После бесчисленных блюд, кулебяк, мяса крупной дичи, рыбы, павлинов, поданных со всем оперением, кабанов, положенных на ложа из картофеля и фисташек и нафаршированных тонкими пряностями, слуги принесли торты, варенья, нугу, кремы и прочие десертные кушанья, испанские вина и мальвазии. Сентрайль встал и потребовал тишины. Подняв полный бокал, он приветствовал королеву и коннетабля Франции, а потом повернулся к хозяевам дома.
– Друзья мои, – сказал он сильным голосом, – с позволения госпожи королевы и монсеньора коннетабля я хочу сказать вам о той радости, которая переполняет нас сегодня. Мы присутствуем вместе с вами на воскрешении Монсальви, а впрочем, одновременно и при обновлении всей нашей страны. Повсюду во Франции война отступает. Договор, который наш король только что подписал с герцогом Бургундским в Аррасе, завершает безжалостную войну между людьми одной страны.
Сентрайль остановился, чтобы перевести дух. Его карие глаза остановились на Арно и Катрин, которые смотрели на него, улыбаясь и держась за руки.