Время любить

— У меня фамилия Абросимов, — спокойно заметил Андрей.

Он не переставал удивляться Супроновичу: только что спас его от крупной неприятности, а он уже хамит… Впрочем, Андрея не так-то просто было вывести из себя, он без злости, скорее, с интересом слушал Михаила. В этом человеке с неприятной ухмылкой уживались подхалимство, самоуничижение, зависть и наглость… Может, и впрямь пишущую машинку он взял не для продажи? Прихватил он ее для того, чтобы досадить Андрею, а мысль продать возникла у него, очевидно, позже. С похмелья. Андрей не раз видел Михаила у них в доме — действительно, он заходил к отцу, чтобы попросить в долг трешку. Федор Федорович Казаков и Григорий Елисеевич Дерюгин никогда не давали ему денег. Трезвый, приносил отцу тетрадные листы со своими стихами, отец подолгу с ним обсуждал их достоинства и недостатки. Михаил кивал головой, морщил свое лицо в угодливой улыбке, забирал листки и уходил. Как то Андрей спросил отца, есть ли у Михаила хоть намек на талант. Вадим Федорович оказал, что талант — это слишком громкое слово, а вот некоторыми способностями молодой Супронович явно обладает, но у него не хватает культуры. Стихи его подражательны, но на десять — двадцать плохих нет-нет и мелькнет одно интересное. Андрей как-то тоже почитал стихи Михаила и не обнаружил ни одного талантливого. Он так и заявил Супроновичу. Тогда тот с кривой улыбкой своим невнятным хрипловато-гнусавым голосом прочел несколько стихотворений Роботова.

— Написано почти как и у меня, — насмешливо посмотрел на него Михаил. — А его читают по радио, показывают по телевидению, исполняют его песни…

Андрей, услышав по радио песню на слова Роботова, выключал радио, а вот Миша Супронович взял его за образец! И утверждает, что он, Супронович, тоже может называться поэтом! И писал про слесарную мастерскую, школьную футбольную команду, про соседскую козу, которая объела две яблони в саду, даже про паровоз, который стоит под парами и не знает, куда направиться…

В общем, с той осенней встречи Миша Супронович — он был на год старше Андрея — как-то незаметно вошел в их семью, стал тем самым незваным гостем, который мог запросто прийти к ним. Пока Андрей работал в Афганистане, Супронович перебрался из Андреевки в Ленинград, устроился на завод резиновых изделий, хвастался, что в многотиражке печатают его стихи, даже одно опубликовали в газете «Смена» под рубрикой «Рабочие поэты». Новый год Казаковы, как правило, встречали на улице Чайковского все вместе. И Миша Супронович был тут как тут.

Вот и сегодня он пожаловал на новую квартиру Андрея и Марии в воскресенье. Позже они узнали, что в субботу Супронович по-прежнему наведывается к родителям Андрея, а на Кондратьевский с этой поры стал приходить к обеду по воскресеньям. Наверное, в каждой семье есть хотя бы один такой дальний родственник, которого надо воспринимать как неизбежное зло. Миша не мог не заметить, что Оля Казакова и Мария Абросимова не жалуют его, больше того, когда на пороге появлялся Супронович, у них лица вытягивались и все из рук валилось.

После обеда, против обыкновения, Миша вдруг заторопился, сказав, что у него через час свидание, и при этом скорчил такую значительную физиономию, что Мария прыснула.

— На свадьбу-то пригласишь? — спросила она.

— До свадьбы еще далеко, — солидно заметил Супронович. — Это ответственный шаг в жизни человека.

— Неужели тебе не хочется иметь свой дом, семью? — спросила Маша. Ее явно обрадовало желание Миши пораньше уйти. Она уже настроилась, что он проторчит у телевизора до ужина, а у них сейчас столько дел!

— Всему свое время, — с ухмылкой изрек Миша. — Спасибо за обед, все было вкусно.

— Ты знаешь, почему он пораньше смылся? — закрыв за ним дверь, сказала мужу Мария.

— Человек спешит на свидание…

— Он испугался, что придется тебе помогать ворочать мебель, устанавливать книжные полки…

— За что ты его так не любишь?

— Я не верю, что найдется девушка, которая выйдет за него замуж, — сказала Мария. — Он весь насквозь фальшивый, как и его бездарные стихи.

— Миша Супронович — единственный, кто искренне считает поэта Роботова своим учителем… — рассмеялся Андрей.

— А ты знаешь, милый, он ведь тебя ненавидит, — задумчиво глядя на мужа, уронила Мария.

— Вроде бы не за что, — согнав улыбку с лица, ответил Андрей. — Я ему делал только добро. Спас от милиции, познакомил с хорошими молодыми поэтами, по-моему, всегда радушно встречаю его… С чего бы ему меня ненавидеть?

— Он относится как раз к тому типу людей, которые ненавидят тех, кто делает им добро, — очень серьезно сказала Мария. — И таких, кстати, немало. Тебе, писателю, надо было бы это знать.

— Я не девушка, чтобы кто-то любил меня, — отмахнулся Андрей.

Он уже взобрался на стремянку и стал прикреплять шурупами полку. Ранее он выдолбил шлямбуром две дырки, забил в них деревянные пробки. Мария, задрав голову, смотрела на него.

— Он тебе люто завидует, радуется любой твоей неудаче — ты заметил, как у него загорелись глаза, когда ты сказал, что тебе завернули в журнале повесть? И случись какая беда — он тебе никогда не поможет.