Время Любви

Над ремнем – невысокий такой выступ, красный, влажный, как сырое мясо без кожи. Выдается вперед – и из него торчит недлинная сизая кишка и какие-то мелкие шевелящиеся отросточки, как ложноножки. И все. Ничего больше не видать, ни глаз, ни носа, ни ушей, к примеру. Только эти потроха – и ноги. Будто человека разрезали пополам, а нижнюю половину оживили и пустили бегать.

Змеи, они относительно своими воспринимаются. Они довольно нормально выглядят, а морды у них даже симпатичные. К букашкам тоже можно легко привыкнуть. На жвала поначалу смотреть неприятно, но потом смиряешься, даже замечать перестаешь. Кто попроще – тот вообще никаких негативных эмоций не вызывает. Подумаешь, инопланетянин. Видали мы. Но эти…

Мы с Укки к ним так никогда и не привыкли. Каждый раз болезненно отдается внутри – не живая тварь, а просто гнусь, упырь потрошеный. И ничего с этим не сделать, в особенности после всего, что там произошло.

Мы стоим, и он остановился. Нацелил на нас свой хобот, из хобота красноватая слизь капает. И тут у него из красного мяса тоже волосня полезла. Очень быстро, много, длинная, тихо – и потянулась к нам, как щупальца. Зрелище такое дикое, что ноги просто к земле приростают. Транс.

К тому же, я думаю, что гад как-то на нас воздействовал. Не то, чтобы телепатически, но некая волна от него исходила. И я наблюдал и решал, что будет, если эта волосня до нас дотянется.

Но когда до Укки осталось всего-ничего, я очнулся-таки – и шарах из бластера пониже хобота!

А оно… как сказать? Взвыло, но неслышно. На диких низах, так, что нас чуть наизнанку не вывернуло, инфразвук прошел насквозь, как нейтринный поток – а из дырки от разряда выплеснулась слизь, сгустки черно-синего, клубки волос… И дырка закрылась. Срегенерировала. Раз – и нету.

И я в один миг сообразил, что эта тварь с рождения питается культурой, и вся эта шарага, будь она неладна, живет одной культурой, а культура регенерирует белковые тела с дикой скоростью. И здешние гаврики просто насквозь пропитаны культурой. Они регенерируют себя.

Может, вообще бессмертные. Или – очень близко к тому.

И меня изрядно дернуло. Я секунду не знал, что делать. Я только понял, что на этот неслышный рев сюда сейчас сбегутся твари со всего города – а твари эти нам враги. Мы для них – воры, страшные, как смерть. Нас постараются уничтожить.

Я приказал:

– Укки, рвем отсюда когти! – но Укки мотнул головой, сунул мне кейс с компьютером и рванулся вперед, ураган с мечом.

Он был такой умница… Он думал отчасти при помощи меча – и сообразил, что если гаврика резать на части, то на регенерацию, по крайней мере, уйдет гораздо больше времени. А нам нужно время.

Меч прошел, как сквозь масло. Только брызги полетели – без всяких воплей. Гад не успел завопить, как развалился пополам и еще пополам. Никакой крови не было, только слизь, черно-синяя густая жидкость и какие-то бурые ошметки. А может, кровь у него такая, черно-синяя. Как смола. А мы смылись, когда куски перестали дергаться.

Ужасно хотелось бежать к авиетке, а надо было в город. И мы побежали к городу, между костями, торчащими, как кривые колонны, стараясь только не попасть в кучу волосни. Укки так и не убирал меч, а я больше не попытался ему всучить компьютер. Он с мечом тут был куда полезнее, чем я с бластером.

И я снова думал, что мой пилот – сокровище.

Когда мы тормознули на минутку за желтоватым валуном сложной формы – типа вырванного зуба с двумя отростками – Укки мне показал тыльную сторону ладони. До него эта волосня все-таки дотронулась: кожа вся была в крохотных язвочках, довольно глубоких, и кровоточила.

– Я думаю, они питаются так, а не через хобот, Фог, – говорит. – Больно и чешется.

– Сделай милость, – говорю, – не суй к ним руки, пока их до костей не обглодали. Твои руки нам еще пригодятся.

Он улыбнулся виновато. Самое интересное, что лицо у него лучше выглядело сейчас, пока ему было больно. Он будто протрезвел, что ли – стал похож на обычного себя. Я его грабку обработал и накачал его стимуляторами до ушей. Мне еще казалось, что все не так уж и плохо.

Эти местные ничего не строят в нашем понимании. Они вообще ничего так, как люди, не делают. И как, как большинство нелюдей, тоже. Биомеханика… У них все само растет. Они как-то так делают, что костяные эти города растут сами по себе. Развиваются, как живая тварь. А гаврики, состоящие из ног и хобота, их как-то убеждают расти, как им любо. Симбиоз. Темный ужас.

Они за нами охотились, да. Серебристые штаны – у их… как бы точней сказать-то? У солдат, наверное. Или – у мусоров. Но солдатами у тутошних рождаются. Как отпочкуются – так и солдаты, я так думаю. Генетическая память или генопрограмма. Как у некоторых насекомых, у тех же букашек, к примеру.