Время любви

— Между прочим, я рад, что в этой истории принимает участие отец Доннелли. Этот человек великолепно себя зарекомендовал. Если бы он сам обратился ко мне, я бы с большим удовольствием выполнил его просьбу. Мудрый старик помог спастись одному моему человеку — капитану Формсби. — Генерал мрачно усмехнулся. — Получается, что капитан Формсби обязан своей жизнью отцу Доннелли.

Когда Марк покинул по-военному суровый кабинет генерала, на него навалилась жуткая апатия. Словно из него выкачали все жизненные силы. Напряжение ушло, тело расслабилось, как бывает в первые мгновения после акта любви. В состоянии полной прострации Марк бродил по улицам, не замечая ни мертвенно-бледных нищих, дергающих его за рукав, ни прекрасных цветов, пробивающихся сквозь трещины тротуара.

Наконец он очутился в великолепном парке, в центре которого стояли две статуи — Гарибальди и его грустноглазой супруги Аниты. Парк этот был заложен в честь павших в борьбе против французских захватчиков, осадивших Ватикан.

— Вот так всегда и бывает, — тихо пробормотал он, — надо умереть, чтобы в твою честь заложили сад, где будут нежиться на солнышке те, за кого ты отдал жизнь…

Эти люди погибли шестьдесят лет назад. Тогда уже жил на свете его итальянский дедушка, который впоследствии так часто рассказывал о них совсем маленькому внуку.

Очнувшись от размышлений, Марк взглянул на часы. Надо поторапливаться, не то можно опоздать на встречу с отцом Доннелли. Марк быстрым шагом направился к церкви Святой Сесилии на Трастевере.

Войдя в храм, майор опустился на колени перед мраморным изваянием святой Сесилии, и на него снизошло чудное спокойствие, какого он не знал никогда раньше. Вспомнилась простая белая церквушка возле родительского загородного дома в небольшом местечке Престен в штате Коннектикут. Построена она была сравнительно недавно, но, казалось, стояла вечно, будто вросла в тамошнюю землю.

Само собой вспомнилось крещение в этой церкви новорожденного сынишки, потом в памяти всплыло сияющее лицо Фрэн, кормящей первенца, ее налитая грудь…

Не поднимаясь с колен, Марк вытащил из нагрудного кармана фотографию жены и, глядя на нее, погрузился в глубокую задумчивость.

Внезапно он почувствовал, что за его спиной кто-то стоит, оглянулся и вскочил на ноги.

— Ах, это вы, отец Доннелли! — с облегчением воскликнул Марк.

— Вы молились, сын мой?

Марк снова бросил взгляд на фотографию Фрэн.

— Если бы вы знали, как мне хочется молиться, святой отец, но что-то плохо получается.

— Желание равносильно самой молитве, уверяю вас.

— Возможно. — Марк положил фото в карман.

— Мне надо кое-что передать вам, сын мой. Для того я сюда и пришел. — Глаза священника за стеклами очков сверкнули. — Готовы ли вы выслушать меня?

— Конечно!

— Я буду краток. Завтра в полдень я смогу передать вам ответ Сесилии. Приходите ко мне.

— Завтра?

— Да. А теперь я вас оставлю.

С этими словами отец Доннелли выскользнул из церкви так же бесшумно, как и вошел.

Марк был пунктуален — церковные колокола еще не отзвонили, когда он появился перед священником с бутылкой виски в руках. Отец Доннелли принял подношение, слегка нахмурившись, поблагодарил кивком головы и поставил бутылку на буфет. Пригласив гостя сесть, он приступил к главному.

— Значит, так. Старшие Тортелли считают, что изнасилование является неизбежным злом, которое несет с собой любая война. И тут они абсолютно правы. Этим, как правило, всегда грешат армии-победительницы. — Священник сжал пальцы так, что побелели косточки, голос его стал суровым. — К несчастью, мужчины полагают, что, получив разрешение убивать, они получают также разрешение насиловать.

— По-моему, еще Цицерон говорил, что закон умолкает, когда начинается война.

— Вы не ошиблись, это действительно сказал Цицерон, — подтвердил отец Доннелли и, помолчав, добавил: — Меня просили передать, что синьор Тортелли с благодарностью принимает ваше предложение.

— С благодарностью?

— Вот именно. Сегодня утром я удвоил сумму, названную мной вчера, и это возымело действие. — Неправильно истолковав удивленный взгляд Марка, священник поспешно сказал: — Нет-нет, не волнуйтесь, это как раз столько, сколько вы сами назначили, ни пенни больше.

— Невероятно! — воскликнул Марк. — Просто невероятно. — Он широко улыбнулся, но улыбка быстро угасла, а брови сосредоточенно сошлись на переносице. — Они, надеюсь, не знают, что деньги от меня? То есть я хочу спросить, сказали ли вы, что платит Винченцо?

— Уверяю вас, ваше имя упомянуто не было, — торжественно заверил его отец Доннелли. — Вообще-то мне, видимо, не стоило удваивать сумму. Они бы немного поторговались, но в конечном итоге все равно согласились бы. У таких бедных людей, как Тортелли, иного выбора нет. — Внимательно посмотрев на майора, он вдруг спросил: — Вам ведь это известно, не так ли?

— Мне?

— Перед вашим приходом я как раз размышлял о жизненных превратностях. Как это ни странно, деньги могут обернуть зло во благо.

— Я не совсем уверен…

Священник презрительно усмехнулся: