Время лохов [СИ]

Я почти перешел на бег, но страх меня больше не преследовал, паники не было. Я скрылся за углом во тьме, обогнул крайнюю девятиэтажку и узким проулком нырнул обратно в свой двор. Отсюда два шага до моего подъезда. На столбах фонари еле дышат, над моим крыльцом лампочка и вовсе выкручена (чему только не порадуешься в минуту опасности!). Я быстро открыл деревянную дверь подъезда и проворно взбежал по ступеням на свой этаж. Но и закрыв за собой квартиру, долго не мог прийти в себя. Я так и не понял: это было обычное нападение, которое у нас часто случается с праздношатающимися среди ночи, или преследовали именно меня, именно я был определенно выбранной жертвой? Если последнее, никто теперь гроша ломаного за мою жизнь не даст. Рано или поздно я столкнусь со своими преследователями (городок небольшой, улицы можно пересчитать по пальцам), если, конечно, у тех не перегорит злоба. Но если я обидел своих преследователей не на шутку, те могут разузнать, где я живу, и неожиданно вломиться ко мне в квартиру. Такой вариант тоже не исключен. И что теперь делать? Не выходить неделю из дома — глупость несусветная. Уехать из города, пока все не утихнет — но сколько тогда скитаться? Нет, пока единственный вариант — зайти завтра домой к Женьке и выяснить, не навязчивы ли мои страхи, оправданы ли? Если все-таки я был целью нападавших, выяснить из-за чего, кому я мог перейти дорогу. Пусть Женька станет третейским судьей. Может, весь сегодняшний случай яйца выеденного не стоит?

Я лег, но долго не мог уснуть. А когда уснул, в который раз мне приснился нелепый сон, что меня снова призывали в армию. Во сне я удивленно смотрел вокруг, но кроме очертаний какого-то армейского ангара, у которого я стоял, ничего больше не видел — кругом сплошная темнота. Потом я почему-то оказался на стрельбище. Вечер, полутьма, я вскидываю к плечу «калаш» и выпускаю короткую очередь по мишени у подножья холма. Что-то (или кто-то) глухо падает (я четко слышу звук падения), но меня это ничуть не смущает, наоборот, удовлетворяет. Я повторно вскидываю автомат, прицеливаюсь и еще раз выпускаю очередь в ту самую сторону, откуда донесся звук. Мой сон обрывается именно на этом эпизоде.

10

Утро не принесло облегчения, я поднялся с дикой головной болью — то ли переволновался вчера (а несуразный сон добавил волнений), то ли просто голова разболелась на перемену погоды — подобное регулярно наблюдалось у меня с детства. Я выпил таблетку обезболивающего и завалился обратно в постель, но тут же возвратились вчерашние страхи: что делать? что делать?! Что за нелепая ирония? Неужели мне по судьбе уготовано умереть, не дожив даже до тридцати? Но ведь я еще только начинаю жить, еще так молод, еще ничего стоящего в жизни не сделал, не успел даже осмыслить ее! Что за жестокость! Какая несправедливость!

Я был подавлен: если на самом деле я был целью вчерашних нападавших, вряд ли они успокоятся, разыщут меня во что бы то ни стало. Не сегодня, так завтра. Встретятся на пути рано или поздно.

Я места себе не находил, включил телевизор, чтобы хоть как-то отвлечься, но происходящее на экране ничем не задевало и не отвлекало. Я успокаивал себя, как мог, но тревога не покидала меня ни на минуту. Надо было бы и к родителям в обед дойти — я обещал, — но как выйти из подъезда и пройти по сути полквартала по центру города? Одна надежда, что мои вчерашние преследователи еще отсыпаются. Я поем у родителей, а оттуда заскочу к Баскакову, может, тот рассеет мои опасения или хоть посоветует, как поступить, я ведь не такая уж значимая фигура, чтобы мстить мне за какой-то мелкий проступок. Дурак просто: не понимает, что творит. Дуракам на Руси многое прощается…

Около десяти в дверь поскреблась соседка:

— Дима, ты дома? Слышу, телевизор работает. Была сейчас на рынке. Что творится — не поверишь! Женщины говорят, ранним утром прямо у подъезда на квартале наших «мафиози» расстреляли из автоматов. Подробностей не знаю, но, видно, все более чем серьезно: никто, говорят, не выжил.

Я опешил. Городскими «мафиози» считались местные блатные. Кого конкретно застрелили утром? И кто застрелил — свои или чужие? Сон в руку?

— Конечно, они надоели всем, никто для них не указ, они и с милицией «вась-вась», — продолжала лепетать Павловна. Подруга ее, медсестра в горбольнице, рассказывала, что как-то подрезали одного из ихних, так они, не смотри, что ночь, приехали на дом к хирургу, вытащили его из постели, отвезли в больницу и заставили чуть ли не под дулами пистолетов срочно зашивать рану своему дружку. Хирург и сказать ничего не мог — самого бы покалечили или его жену и дочь. Они всегда чувствовали себя в городе хозяевами. Пока не сталкиваешься с этим, не знаешь, что вокруг творится, кажется, жизнь нормальная, обыкновенная; про другую сторону, изнанку ее, даже не догадываешься, потом удивляешься: это все у нас происходит или люди выдумывают? А когда поймешь, что не выдумывают, что на самом деле они и стреляют, и режут, и прижигают утюгами, чтобы все по-ихнему было — становится страшно: в какое время мы живем?