Время Малера: Роман, рассказы

И он двинулся дальше. Туда, где стояли дома. Ветер, казалось, больше не имел направления, а обрушивался сразу со всех сторон; и ничего, кроме бушующей, пропитанной белым темноты. Шарф с одного конца развязался и теперь трепыхался за ним как жалкий флажок. Когда Лессинг его поймал, тот уже задеревенел от мороза. Снег доходил до колен, потом стал мельче, потом снова глубже. Лессинг словно утопал в вязкой жидкости, текущей навстречу, готовой его раздавить. Он остановился и попробовал сориентироваться: дома впереди исчезли. Он медленно повернулся, и они снова выглянули. Справа, но ничуть не ближе. Он больше не пытался защитить лицо, боль сделалась терпимой. Вдруг ни с того ни с сего он вспомнил Мюльхайма, Ханзена и докторшу Кёлер и замотал головой при мысли о том, что еще совсем недавно сидел у них, с цифрами, калькуляциями и прогнозами… Нет, это они были абсурдом; это они были невероятным порождением фантазии; он никогда их не видел; их никогда не было; не было ничего кроме хаоса этой ночи. Даже мысль о семье, о жене и трех детях казалась чем-то отвлеченным, ненужным. И он отбросил ее в сторону.

Усталость растекалась по телу от самой шеи, которая больше не могла держать голову прямо, на плечи, в легкие (он впервые ясно ощутил, что на нем лежали многие тонны воздуха, и при каждом вдохе их приходилось отжимать) и вниз к ногам, слабевшим с каждой минутой. Но останавливаться нельзя, и уж ни в коем случае нельзя падать. Почему тот человек махал ему? Теперь снег стал глубже.

И вдруг Лессинг понял. Дальше не нужно. Все кончено.

Он остановился, запрокинул голову назад и стал завороженно смотреть на слабый мерцающий свет. Мерцание и бесконечный черный свод. Колени подогнулись, и прошедшая жизнь промелькнула как отзвучавшая нота, как тень воспоминания; когда снег подхватил его, он уже ничего не знал об этом. Он из последних сил перекатился на спину. Потом обратил глаза к небу, прислушался к странному биению сердца и почувствовал, как на ресницы и губы ложится холодок. За бурей таилось великое спокойствие. Лессинг улыбнулся и закрыл глаза. Еще никогда он не был так счастлив.

Время Малера Роман

Who talks of Platoʼs spindle;

What set it whirling round?
Eternity may dwindle,
Time is unwound.[26]

W. B. Yeats.

His Bargain

Мы не должны падать духом, обнаруживая за новыми открытиями неизведанные бездны. Быть может, найдутся даже охотники, утверждающие, что природа пользовалась недозволенными приемами.

Артур Эддингтон.

Физическая картина мира

I

Этой ночью Давид Малер сделал важнейшее в своей жизни открытие.

Ему навстречу двигался мужчина. В шляпе и сером пальто, в руке — портфель, что-то в его облике вызывало доверие, но вместе с тем настораживало. Человек стремительно приближался. Пальто развевалось, шляпа сползла набок, портфель равномерно покачивался. Вдруг оказалось, что это вовсе не мужчина, а женщина с большой, даже чересчур большой дамской сумочкой, потом она обернулась маленькой девочкой с тощими ручонками и дрожащими за спиной стрекозиными крылышками… Давид попытался бежать. Но его словно парализовало, ноги не слушались, будто их не было вовсе, да и самого тела тоже; хотелось глотнуть воздуха и закричать изо всех сил, но голос пропал, а вместе с ним и воздух словно испарился; тем временем фигура приближалась. И вдруг начала распадаться, ее очертания изменились, слились с зеленоватым горизонтом и исчезли. Вот уже расплылась и линия горизонта, остался только страх — абстрактное, беспричинное чувство страха. Оно целиком завладело Давидом, но надолго или нет, сказать было невозможно, ибо время превратилось в необычайно растянутое настоящее. Давид встретился с ним один на один.

И все-таки попробовал запомнить сон. Правда, ничего не вышло: мгновение он еще цеплялся, не понимая толком, за что именно, но стоило ему пошевелиться, как все покачнулось, закружилось и растаяло. Стало прошлым. Давид открыл глаза.

Одну за другой свет рисовал на потолке белесые кривые полоски. Через некоторое время они как будто пришли в движение и заколыхались. А когда на улице проехал автомобиль, вспыхнули на секунду желтым светом. Совсем рядом послышался шорох. Но Давид не повернул головы и продолжал смотреть в потолок, по которому тихо разливался поток света. Он чувствовал: что-то постепенно начинало проясняться.

Вырисовывалась система чисел. Система совершенной красоты, разрастаясь, образовывала все новые кристаллики, Давид всматривался и соображал. Он боялся даже пошевелиться. Все вокруг кружилось — мир за окном и комната, даже кровать будто бы медленно заскользила в пространстве. Только он не смел двигаться.