Время мёртвых

 Неожиданно, стекла в аудитории задрожали от громкого сигнала городской сирены МЧС. Что это? Война? Воздушная атака? В наше время? Студенты повыскакивали со своих мест и ринулись к выходу. Никита сомневался, что они так уж сильно испугались. Скорее всего, решили воспользоваться возможностью удрать с лекции, полагая, что это учебная тревога. Но строгий преподаватель Эдуард Максимович отреагировал моментально и приказал всем занять свои места и не выходить из аудитории до его возвращения. Как только он удалился, чтобы выяснять всю возможную серьезность ситуации, в аудитории загудело. Все тридцать с небольшим студентов принялись обсуждать друг с другом горячую новость. Никита слышал разные варианты объяснения прозвучавшей сирены. Кто-то кричал, что это просто учебная тревога, кто-то утверждал, что на нас напали Американцы. Вова Шенкевич растянул во весь рот глупую улыбку и предположил, что на людей напали инопланетяне. Спор был прерван еще одним сигналом надвигавшейся опасности. Тот был настолько сильным, что некоторым студентам пришлось закрыть уши руками. Шенкевич уже не смеялся, он тихо сидел за партой и, быстро перебирая большим пальцем, набирал номер родителей на своем Nokia. Его примеру последовали все без исключения. Никита наблюдал за поведением Марины. Она была на удивление спокойна. Говорила по телефону с кем-то из близких и даже чуть улыбнулась в конце разговора. По-видимому, родные, как могли ее успокаивали и говорили, что все будет хорошо, что ее любят и ждут домой сразу, как только их отпустит Эдуард Максимович. Сигнал прозвучал в третий раз. В коридоре за дверью послышались чьи-то крики и топот множества ног. Люди куда-то бежали, сломя голову, или от чего-то бежали. Тут и не поймешь толком.

 - Может и нам, а? – Вова оглядел аудиторию. Ответить ему никто не решился. Страх в этом зале пробежал по спине каждого, он сковывал, связывал по рукам и ногам. Никита все еще смотрел на Марину, глаза ее были широко раскрыты, ей явно тоже было страшно. Она растерянно смотрела то на одного, то на другого однокурсника, нигде не находя и намека на хоть какую-то поддержку. Может, стоило подойти к ней? Постараться успокоить? Возможно, сейчас настал тот самый шанс, которого он ждал? А что он ей скажет? Что все будет хорошо? А будет? В любом случае, и себя занять хоть чем-нибудь было просто необходимо. Не сидеть же тут, как вросшему в этот чертов стул? Он начал медленно подниматься из-за своего места. За дверью стихало. Одинокий топот запоздало пронесся по коридору. И воцарилась окончательная, бесповоротная тишина. Студенты погрузились в нее с головой, каждый на своем месте, каждый в своих мыслях. Никита был готов поклясться, что любое резкое движение может заставить кого-нибудь немедля выпрыгнуть из окна. Он почти бесшумно, аккуратно прокрался мимо своих товарищей. Еще пара шагов и цель будет достигнута. Марина, как в прочем и всегда, не обратила на крадущегося к ней юношу никакого внимания. Она сжимала трясущейся рукой свой маленький розовый телефон и неотрывно смотрела в сторону двери. Никита проследовал за ее взглядом и прислушался. Где-то далеко, тишину нарушали чуть слышные шаги. Медленные, шаркающие, они становились все ближе и ближе. За дверным стеклом промелькнула чья-то тень. Она не задерживаясь проскользила мимо двери дальше по коридору. В этот момент, казалось, все затаили дыхание. По крайней мере, Никита мог поручиться в этом за себя самого. Он и после не решался вдохнуть спертый воздух аудитории, пока Шенкевич, его не окликнул, выводя тем самым из странного и какого-то мутного состояния.

 - Ник! Может, пойдем? Все пойдем! Слышите?

 Удаляющиеся звуки шагов мгновенно стихли. Кто-то остановился по ту сторону стены, похоже, отреагировав на голос Шенкевича. Спустя секунду, человек или, что там еще было, стал возвращаться к двери. За стеклом показался овал чьей-то головы. Оно не было прозрачным, сепиевая вставка, для красоты. Хотя, о какой уж тут красоте можно было вести речь? Аудитория, как аудитория. Дверь, как дверь. Стекло, млять, как стекло. Дверь чуть скрипнула, отворившись, и в зал буквально ввалился Эдуард Максимович. Лицо его, казалось, искажала ужасная рвущая боль. Одна нога была вывихнута в ступне, он шаркал ребром ботинка, оглядывая аудиторию страшными побелевшими зрачками. Вова медленно встал. Его рот был открыт от неожиданности и ... да, проще сказать, он оторопел! Все в аудитории оторопели! Не веря собственным глазам, Шинкевич попытался заговорить. У него это получилось, хотя и с некоторыми запинками. Будто тот уж лет десять хранил обет молчания, и вот, наконец, решился его нарушить.

 - Э-эдуард Мак-ксимович! Мы Вас уже за-аждались! Что происх-ходит? Куда все уб-бежали? Вы что-нибудь узнали?