Время — московское!

Бабакулов пожал плечами.

— Значит, добили несколько «Митридатов».

— А теперь можно комментарий для молодого пополнения? — спросил я. — Что такое «Митридат»?

Бабакулов понимающе улыбнулся по поводу «молодого пополнения» и ответил:

— Идея такая: на Бирбе, вокруг которого обращается Паркида, клоны создали уникальную систему противокосмической обороны. Строго говоря, именно она и называется «Митридат», вся эта система. Но мы называем «Митридатами» основные носители огневых средств — аэростатические платформы, способные «всплывать» и «погружаться» в плотной атмосфере планеты-гиганта в диапазоне нескольких сотен кэмэ. Когда такая платформа «уходит на глубину», ее не видно и не слышно. Обнаружить ее доступными техническими средствами нельзя, уничтожить — тем более. Когда надо, она всплывает повыше, дает ракетный залп по нашим кораблям и снова погружается. Этими платформами азиатская эскадра в день «Д» занималась. Потом еще четырнадцатое авиакрыло. И две наши эскадрильи тоже. Вроде бы все «Митридаты» уничтожены… Но вот, оказывается, не все.

— И что, это так серьезно? Ведь от Бирба до, скажем, геостационара Паркиды любая ракета будет идти больше часа, да? То есть время реакции у такой системы аховое, верно?

— Верно. Но «Митридат» — система по своей концепции стратегическая. Против одиночных кораблей, занятых рейдерством или разведкой, она бессмысленна. Но против нашего флота вторжения, который привязан к орбите Паркиды уже четвертые сутки, — самое то. «Митридат» — лишний фактор, перенапрягающий наше ПКО дальней зоны. Командование хочет этот фактор как можно быстрее устранить.

— Понял. И как против этих платформ работать?

— А вот Румянцев по «Митридату» главный эксперт, он сейчас все и расскажет.

Андрея Румянцева я в принципе знал. Он учился со мной в Академии, тоже на истребителя, но в другой группе. В мае прошлого года, как и я, вошел в число кадетов-добровольцев, воевавших с джипсами. Тогда его распределили в эскадрилью Бердника, так что мы общались только на уровне «здрасьте — до свидания».

Потом его за какую-то мутную историю из Академии вытурили, хотя и без обычного позорного «выбарабанивания». Что было в высшей степени странно. Выходило, что вина на нем есть, но вина какая-то необычная…

«Может, вина, а может, и неуставная заслуга», — предположил тогда Колька.

Некоторое время морально нестойкие кадеты смаковали слух, что Румянцев-де соблазнил несовершеннолетнюю дочь Федюнина, начальника нашего факультета. Но после воспитательной беседы (с легким рукоприкладством), устроенной мною, Переверзевым и Белоконем для морально нестойких, бредовые разговорчики были прекращены.

О Румянцеве быстро забыли. Все были уверены, что уже никогда его не увидят. Я — так точно.

Поэтому, встретив его в Городе Полковников накануне рейда к Фелиции, я натурально не поверил своим глазам. Мало того, что Румянцев носил значок пилота военно-космических сил, так на нем, не окончившем трех курсов СВКА, были еще и погоны! Лейтенантские! С двумя звездочками!

А у кого из нас, недоученных кадетов, тогда, в январе, были две звездочки? Вот то-то.

Вернувшись из плена, я снова встретил Румянцева — на борту «Трех Святителей». Он продолжал летать в эскадрилье И-03 и уже вполне заслуженно считался ветераном нашего авиакрыла.

После гибели «Трех Святителей» лейтенант снова пропал из моего поля зрения. Я почему-то был уверен, что его перевели в одну из эскадрилий ГАБ, слышал я краем уха о связях Румянцева с этой организацией…

И только перед отлетом на Глагол я снова услышал о нем. Совершенно случайно.

Я возвращался в учебный центр из главного капонира Глетчерного, где подбирал себе «Дюрандаль» получше для перегона на «Ксенофонт», и встретил Бердника. Каперанг шел с дня рождения комэска торпедоносцев Яхнина.

Был Бердник весел и приветлив. Мы разговорились и всплыла тема свежего люксогена, который был приобретен у невесть какой «расы К» (подробности сделки не разглашались, весь Город Полковников питался слухами).

Собственно, всплыть теме было несложно. Очередной танкер, «Имадзи Мару», как раз аккуратно примерялся к посадке на Глетчерный и радовал глаз всякого, кто знал об острейшем люксогеновом голоде флота.

Тут-то Бердник и говорит: «А вот, кстати, твой однокашник, Андрюша, в обеспечении этой операции летал».

«Какой операции? Какой Андрюша?»

«Отвечаю по порядку. Операции, по итогам которой мы люксоген выторговали. А Андрюша понятно какой: Румянцев».

«А! Румянцев! Скажите, Григорий Алексеевич, а он правда на ГАБ работает?»

«Правда. У парня не биография, а сказка тысяча и одной ночи».

И эту самую сказку мне Бердник тогда поведал. О том, как прошлым летом Румянцева занесло в Тремезианский пояс, где он работал на известный концерн «Дитерхази и Родригес». Дальше — больше, и попал он — я ушам своим не поверил — к пиратам!

«Да какие могут быть пираты в двадцать седьмом веке, Григорий Алексеевич?»