Время — московское!

Но и так у меня оставались все шансы лечь в местный песочек. А не хотелось.

Связь на передачу не работала. В кабине ревел смерч. Где-то за спиной занимался пожар.

В придачу ко всему вышла из строя система аэродинамической компенсации. Истребитель так раскачало по тангажу, что под угрозой неуправляемого штопора пришлось сразу же выключить защитное поле.

— Тор-100, Тор-100, батарею засекли. Нацеливаю ближайшую ударную группу. Доложите обстановку.

— Здесь… Тор… — из горла Бабакулова вырывалось страшное клокотание. — Прощай, Жагров.

— Говорит Ястреб-4, — это отозвался один из наших молодых. — Ушел на предельно малую. Разрешите атаковать батарею.

— Доложи, что с остальными.

— Не вижу… Нет, один есть! Горит, идет к земле!.

— Спокойно. Если силовая и планер целы, уходи оттуда на Хордад. Если имеешь повреждения — попробуй дотянуть до Керсаспа-Центрального. Летное поле под обстрелом, но сесть сможешь. Либо катапультируешься.

— Хорошо… Хорошо… Я попробую.

— Не «попробую», а «так точно».

— Хоро… Так точно!.. Извините.

Но где же остальные?! Где Цапко? Где молодежь?

Покончив с воспитанием Ястреба-4, Жагров принялся за всех нас, бесследно исчезнувших из эфира:

— Тор-100, отзовитесь! Лепаж, Барбус, Ястреб-2, Ястреб-3, Ястреб-5, доклад!

Эскадрилья погибла? Так просто?

— Лепаж, доклад! Лепаж, Барбус, немедленно отзовитесь! — надрывался Жагров.

Катапультироваться не получилось.

Полсотни километров до Керсаспа-Центрального дались мне тяжелее, чем вся война и весь Глагол.

«Дюрандаль» горел, как факел. Я считал секунды до того момента, когда изволят взорваться баллоны с воздухом.

Или что-нибудь еще.

Когда машина уже катилась по полосе, взрыв все-таки прогремел.

Остаток посадочного пробега я проделал в закрутившемся огненным волчком обломке носовой части.

Я лежал на боку, вокруг меня плясали языки огня, в единственном уцелевшем встроенном патроне заканчивался воздух. Температура внутри скафандра приближалась к шестидесяти градусам.

Двигаться я практически не мог, потому что сервоприводы «Гранита» все-таки не выдержали последнего испытания. К тому же я был прикован фиксаторами к искореженному пилотскому креслу.

Меня залили пиродепрессантом и вырвали из раскаленной носовой части вместе с креслом при помощи танка.

Спасибо ребятам из 4-й Новогеоргиевской танковой дивизии, век их помнить буду.

Уложили на землю, выковыряли из дымящегося скафандра.

— Ну, парень, ты даешь… Не родись красивым, а родись счастливым, — сказал, мне танкист, один из авторов моего спасения. — У меня такие фотки от твоей посадки остались, дома покажу — закачаются! Адресок части оставь, пришлю.

— Нужны ему сейчас твои фотки, — рассудительно заметил второй. — Слышь, лейтенант, ты ранен?

— Не знаю.

— Значит, нет. Воды хочешь?

— Ага, — выдавил я.

Приняв флягу, я бессовестно выдул все содержимое и только потом спохватился:

— Извини, друг… Не думал, что так мало…

Танкист расхохотался.

— Фляга полная была! Литр!

Его товарищи по экипажу тоже рассмеялись.

— Ты откуда будешь-то, водохлеб?

— Второе гвардейское авиакрыло… Мужики, мне срочно надо к ближайшему флотскому начальнику.

— Садись на броню, довезем. Тут лучше на своих двоих пока не ходить. Где-то автономные снайперки рассованы, не все еще вычистили.

— Только вы сразу свяжитесь со своим комбатом, пусть передаст наверх, в оперштаб, следующую информацию. На вынужденную пришел Пушкин из эскадрильи и-два-девятнадцать. Несколько машин эскадрильи сбиты в квадрате ка-эс-пять-шестнадцать. Нужны спасатели… Кстати, а у вас вертушек нет, случайно?

— Теперь есть, целый полк. А ты правда Пушкин? Или это позывной?

— Правда Пушкин… Может, ваш комбат сам с вертушками поможет? Там мои друзья, сбитые, понимаешь?

— Попробуем. Квадрат повтори, поэт…

Их танк, Т-12, был оборудован кустарным бронекузовом для перевозки лежачих раненых. По всему было видно, что машина принадлежит легендарной дивизии полковника Святцева, которая несколько месяцев, в полной изоляции, сражалась с клонами на Грозном. В таких боях техника часто теряет часть штатного оборудования, зато обрастает кустарными приспособлениями и нечаянными трофеями, которые в армии именуют приладами и приблудами.

Вот бронекузов, в котором меня перевозили, являлся типичной приладой. А приблудой… приблудой, пожалуй, в данной ситуации служил мой закопченный скафандр. Хозяйственные танкисты решили прихватить его с собой и, чтобы не напрягаться с погрузкой, потащили на буксире.

Довезли с ветерком. Я решил серьезно отнестись к опасности со стороны автономных снайперских винтовок и за броню не высовывался.

Ехал лежа на спине и глядя в небо. «Сияние» погасло и теперь бесцветные небеса оживлялись только суетой наших флуггеров да громадными столбами дыма. Черного, серого, белого, сизого, соломенно-желтого, рыжего, охряного…

Горели рухнувшие единицы флота.

Чадила клонская техника.

И, конечно, пылал по периметру весь главный плацдарм высадки. Рукотворный океан огня, в который погрузилась сплошная зона разрушений вокруг космодрома Керсасп-Центральный, и был залогом успеха десантной операции.