Время — московское!

— Ай молодцы! И как того капитан-лейтенанта звали?

— Да он не назвался. Спешил очень. Приказал разобраться с трупами, доложить начальству, а сам вскочил на проезжающую самоходку и на озеро умчался.

— На озеро?

— Ну да, на Гвардейское.

— А что там?

— Вы, товарищ лейтенант, наверное, из тех пилотов, которые вчера на закате садились?

— Нет. Я ночью прилетел, на японце. А что?

— Не обижайтесь, но сразу видно, что вы все проспали.

— Ты про Гвардейское давай.

— У клонов есть такая штука — гидрофлуггеры.

— Знаю.

— Так они десант высадили. Говорят, до двух полков. Прямо на озеро.

— Ничего себе… Погоди, при чем здесь гидрофлуггеры?! Там же лед!

— Ага, был. Только не такой и толстый. Там же, знаете, на дне, — сержант запнулся; наверное, хотел щегольнуть передо мной ученым словом и старательно его выковыривал из памяти, — термальные источники. Клоны, хитрюги, прислали штурмовики с баками хренохимии и прожгли себе во льду полосу чистой воды. На нее гидрофлуггеры и сели! Так у них там все: и танки такие плоские, юркие, и минометы автоматические, и «шайтан-арбы»…

— Когда?!

— Перед самым рассветом. Мы-то думали, они с востока пойдут, от гор, а они — и от гор, и от озера! Наш батальон поротно раздергали во все стороны, прорехи в обороне латать. Мы обижались, что нашему взводу самый скучный участочек достался, а оказалось…

Сержант начал повторяться насчет того, что прилетели ряженые клонские диверсанты и какой Матвеев-то их орел, а каплей так вообще коршун, и я перестал его слушать.

Хорошенькие новости! Гвардейское — это, считай, главная площадь Города Полковников. Только представить себе, что от него до любого из трех космодромов километров по шесть — девять, не больше…

Да что там! Ремзавод космодрома «А» прямо на берегу стоит — получается, сейчас рота клонских штурмовых саперов может напакостить похлеще, чем целый линкор со всеми его стволами и ракетными шахтами!

И даже саперов не надо. Хватит одной «шайтан-арбы» — самоходки с многоствольной пушкой-автоматом.

— Да, сержант, порадовал… Слов нет.

— Товарищ лейтенант, совет можно?

— Нужно.

— Вы бы шинельку себе нашли. Задубеете. Сейчас еще ничего, а как ветрюган поднимется?

— Не шинелька мне нужна, сержант, а истребитель. Понимаешь? Заправленный, исправный истребитель. Любой. Хоть «Сокол».

— Этого добра полно. Вы пройдите с полкилометра на бывшую диспетчерскую. Отсюда не видно — а там за обваловками целый полк стоит. Или вон, пожалуйста, — четыре истребителя, пока целые.

— Где?

— Да вон же, в маскировочной пене.

Черт, со вкусом прячут… Но и эти под охраной. Часовые тоже неслабо зашифровались, под раскуроченным оружейным транспортером, но штыки, штыки вас выдают, ребята!

Сглазил я их. Стоило мне открыть рот, чтобы сказать «Мне пора; счастливо оставаться, сержант», как шесть ревущих гигантов выросли от земли до самого солнца. Транспортер поднялся в воздух, рассыпая обломки и калеча часовых. Хлопья пены, сорванной с флуггеров, брызнули веером, вызывая смутные воспоминания о диковинных водяных шутихах, виденных мною в Петергофе на грани между младенчеством и детством.

И прямо из черного дымного морока, из вихревого роения ледяных искр, впритирку разминувшись с падающим транспортером, явился невиданный флуггер!

Две пары плоскостей были поставлены буквой «К» — как пилоны маневровых двигателей авианосцев типа «Римуш». Вертикальное оперение отсутствовало. Имелась маленькая носовая плоскость, но несоизмеримо более изящная, чем «лопата» на «Дюрандале».

Флуггер нес типовой матово-черный космический камуфляж, но умудрился так обгореть, что весь пошел неряшливыми серыми полосами — из-под многослойных напылений вылез некрашеный титанир.

Единственными приметами госпринадлежности были крошечный триколор и желтый тактический номер российского образца: «109».

«Что за чудо-юдо?»

По моим представлениям, подобных машин не существовало ни в металле, ни на бумаге. Истребитель нового поколения «Громобой», эскизные рисунки которого нам показывали в Академии, не имел с этим четырехкрылым серафимом ничего общего.

Меж тем шасси были выпущены. Машина стремительно снижалась, целя наискось через главную ось летного поля.

«Разобьется!»

Обе составляющие его скорости — и горизонтальная, и вертикальная — были пугающе велики. Но даже если шасси выдержит — ему не хватит бетона, чтобы погасить скорость! Нормальные люди вдоль поля садятся, а не поперек…

Выходец из неизвестности, однако, уверенно хлопнулся на полосу.

Прокатился метров семьдесят.

Остановился.

И куда только скорость подевалась? Чудеса!

Мы с бойцами Семеренко побежали к флуггеру. Мнительные пехотинцы держали оружие наготове.

Машина дымилась и потрескивала. Серебрился неподвижный шлем пилота.

Спустя полминуты прямо под кабиной раскрылись створки люка. Зажужжал сервопривод, выдвинулись направляющие. По ним скользнуло вниз пилотское кресло.

«Напоминает «Дюрандаль», — подумал я, — но тот не такой худой, что позволило сделать бортовой люк, до уровня которого пилота и опускают. А тут прямо на землю…»

Но это были мелочи. Куда большее впечатление на меня произвел скафандр.