Время надеяться

Ага. Он просто касается меня, а по телу пробегает словно разряд тока. И это… и это мне нравится. Кошмар какой-то. Я ж вроде не чудовище Франкенштейна, чтобы ловить кайф от розетки.

Ужасно — и стыдно. Почему с Алхастом — не так? Почему, когда Дар… нет, когда Кенррет смотрит на меня, становится так жарко? Такому не учат в МУМИ. И пугающе часто вспоминается тот дурацкий поцелуй в самом начале года — нечаянно, не вовремя. Впрочем, поцелуи — они всегда не вовремя.

Тогда глаза были закрыты — а что, если смотреть в них, в янтарные озера, касаться губами его губ…

Слишком много многоточий.

— Лаэли, ты заболела?

— Ч-что? — словно застигнутая на месте преступления, испуганно обернулась в сторону Хоуп.

— Ты красная, и глаза блестят как-то странно.

Женщина приложила сухую ладонь к моему лбу.

— Да ты горишь. Приляжешь?

— Нет, спасибо, — собрала нервы в кучу, запретила думать о страшном. — Я сегодня почти ничего не разбила, представляешь.

— Поздравляю.

Хоуп зажато улыбнулась, снова опустила взгляд на большой таз, в котором мыла вилки. Её не допускали в зал, оставляли на женщину только грубую работу — из-за клейма. Из-за него же сначала она пыталась сторониться меня по привычке, но потом позволила себе чуть-чуть оттаять. Я, в свою очередь, пыталась, как могла, стать её подругой — но за двое с лишним суток многое не успеешь.

Не нравится мне город, где женщин доводят до такого.

— Лаэли, можно тебя спросить? Вы с братом пришли издалека?

— Угу. О-очень издалека.

— В вашей стране, что… — она замялась, закончила едва слышно, — не ставят клеймо за грехи?

— Нет. У нас… нет, такого нет.

Моя родная страна слишком цивилизована, чтобы наказывать за преступления. А у дроу проще: палачи не скучают.

— Тогда понятно, почему вы за меня вступились тогда, перед мальчишками. Ведь я — грешница, чистые люди не должны меня касаться.

— Пф, — сказала я, не зная, как ещё выразить своё мнение. Ну, по-моему, это было достаточно ёмко, нэ?

— Знаешь, что значит буква "П"? Прелюбодейка, — Хоуп пытливо искала на моём лице признаки отвращения. Но не нашла.

— Почему ты покраснела, Лаэли?

— Жарко.

— Тогда пойдем на улицу.

Мы закончили уборку, подмели пол и вышли посидеть на крыльцо черного входа.

Хоуп неторопливо поправила чепец.

— Тебе было больно?

— Больно? Не знаю, я потеряла сознание. Они хотели знать, от кого у меня ребенок, — задумчиво и почти равнодушно начала женщина. — А я не сказала. Потом у меня родилась моя Мерси(1). И умерла. Потому что никто из врачей не хотел её лечить, когда она заболела.

Так вот почему твои волосы поседели раньше времени…

— Вот так, да. А на самом деле я думала, что Бог меня защитит. И её. Потому что — знаешь, кто её отец?

Я покачала головой.

— Проповедник. Он приходил к нам в город на неделю и говорил так красиво о служении Небесам. Он был такой красивый… И моя Мерси тоже стала бы такой. А потом мне поставили клеймо, а на неё поставила клеймо смерть.

— Значит, она ждет тебя на Небесах. Господь простит вас, непременно!

Я знаю, что ты хочешь услышать. И я скажу тебе это, и скажу так, что ты поверишь. Пусть даже я сама знаю богов, и знаю, что милосердие для них — пустой звук.

— Вы будете вместе, Хоуп. Надейся — и молись.

— Но я больше не верю Богу. Если он есть, то почему он покарал мою дочь?! Она ведь была безгрешна!

— Он хотел спасти её бессмертную душу от соблазнов этой жизни, — ложь потоком жирной грязи выплескивать наружу. Неудержимо захотелось вытереть рот. — Он всегда забирает к себе самых лучших; а ты, Хоуп, должна искупить грех молодости молитвой. Подумай сама, неужели тот, кто сотворил этот мир таким прекрасным, может быть жесток? Посмотри… Посмотри на облака. Они как будто пепел от костра! Разве существо, чуждое милости, могло создать такое?

— Ты хорошо говоришь, — Хоуп улыбнулась чуть смелее. — От души.

Хорошо лгу, да. Душевно так.

— Я думаю — может, мне уйти в монастырь? Там принимают всех, даже тех, от кого отвернулись люди.

— Хоуп… ты права, — я пожала руку женщине, изо всех сил стараясь не смотреть в глаза. — Я пойду с тобой, стану сестрой тебе — чтобы избежать грехов молодости…

"Л" — Лгунья. "П" — Прелюбодейка. "У" — Убийца. "Л" — Лаэли…

К сожалению, я магичка — значит, не могу позволить себе роскошь иметь чистые руки.

Выспалась, свеженькая, бодренькая. Бегала по залу, как еврей с моторчиком, скалила зубы. Птички поют, цветочки цветут. Что ещё для счастья надо? Утро вечера если не мудрее, то позитивнее, по крайней мере.

Мрачные мысли, упорно ломившиеся в сознание вчера, полегли костьми на поле брани с легким бризом, вечно дующим у меня в голове.

Дар сначала зыркал подозрительно (неужели догадался о моих "поддавках"?), но расслабился после подношения в виде бутербродных башен с кружкой свежего молока.

Оставшийся хлеб мы скормили вчерашней пегой кобылке — теплые губы осторожно взяли угощение с ладони.

— Сегодня Хоуп пойдет к монастырю, разговаривать с одной из сестер. Проводим её, заодно проверим твою теорию, да?

— Угу. И не забудь снять медальон МУМИ — если церковники имеют что-то против магов, лучше не рисковать.