— Наташа, это мы. Валера и Миша.
Ступеньки — как же их много — мелькают одна за другой… Старенькая дверь приоткрыта. Я оглянулся на Валеру, остановившись перед входом в квартиру.
— Иди, — взглядом успокоил он меня. — И ничего не бойся.
Я медленно, очень медленно потянул, гладкую блестящую ручку…
— Мишка!!!
Это Наташа — она уже стояла на пороге — растерянная, бледная, со встрепанными волосами. Увидев меня, она бросилась меня обнимать. Я заглянул ей в глаза: в синеве засветились счастливые солнышки.
— Господи, Мишка! — она отодвинула меня, посмотрела внимательно и снова прижала к себе. — Живой!
А бабушка стояла рядом и, гладя меня по волосам, шептала, чуть слышно:
— Солнышко… где ж ты был-то, солнышко?
Наконец я высвободился из объятий и, с замирающим сердцем, спросил:
— А… Юра, он где?
— Сейчас должен прийти. Он тебя все искал, — пояснила бабушка.
— Он к Коле пошёл, — сказала Наташа.
— Наташ, ты это… Ты меня прости, ладно?
Сказал — и почувствовал, как затрепетало мое сердце. Она слабо улыбнулась и, вдруг быстро отвернувшись, стала вытирать глаза. Наступила тишина. Такая, что было слышно, как тикает хронометр в соседней комнате. Мурзик, мягкий мой пушистик, вытирался о мои ноги. И в этой тишине очень громко и отрывисто зазвенел сигнал домофона.
Я оглянулся на приоткрытую дверь. Кажется, что мое сердце стучало, как наш хронометр. А потом я увидел Юрку.
Он стоял на пороге, в расстегнутой куртке, опустив руки. Похудевший, с заострившимися скулами, но с тем же лучистым взглядом карих глаз. Больших, недоверчивых, тревожных. Он стоял и смотрел на меня так удивленно, будто встретил какое-то невиданное чудо. А я смотрел на него и не двигался с места.
Тишина ждала.
Из окошка кухни робко золотили коридор янтарные лучи.
Кажется, что даже хронометр остановился, и секунды превратились в вечность. Они ждали.
— Миша… — выдохнул Юра.
И я вдруг шагнул к нему навстречу, и прижался к его мягкому свитеру. И услышал, как в груди у него отдаленными и уверенными толчками стучит сердце. Тук… Тук… И тогда я чуть слышно сказал:
— Юрка… Ты меня прости!
И почувствовал, как крепко он прижал меня к своей груди.
Глава 47.
Вместо послесловия.
Наверное, вам захочется узнать — смог ли я причаститься на следующий день? Я расскажу о нём коротко.
Я сам не знал — получится ли. Потому что когда меня посадили за стол, и накормили, я понял, что сидеть больше не могу, а хочу только спать. Даже сил рассказывать не было… Да и наверное, не нужно было в тот день говорить много. Мы говорили мало и понимали друг друга без слов.
Валера ушёл сразу, сказав, что ему нужно доделать ещё несколько дел. Только сегодня до меня дошло — каких… И я заволновался — за него, и даже попросил Юру позвонить и узнать как у него дела. А тогда… тогда я плюхнулся на свой любимый диван, успев только снять с себя всю одежду и вытянуться под одеялом, и ещё почувствовать, как прыгнул мне в ноги мой любимый Мурзик. Потом я заснул и спал так крепко, как никогда, за многие, многие месяцы. Наверное, так спят новорожденные младенцы.
А утром я проснулся сам. Проснулся сразу, легко и быстро, словно к моей постели подошёл кто-то невидимый и прошептал тихонько: «вставай». Комната была залита светом солнечных лучей. В доме стояла тишина — все ещё спали. А я, вспомнив о том, что хотел сегодня сделать, аж подскочил на кровати и посмотрел на часы: половина девятого. Успею ли?
Стал поспешно одеваться, потом заглянул в большую комнату и решил не будить Юру с Наташей: мне стало их жалко, когда я увидел, как сладко они спят. Подумав, написал в своей комнате записку и оставил её на столе, стал обуваться, потом зашуршал в поисках своей куртки, потом вспомнил, что я её потерял, торопливо отыскал в шкафу легкую ветровку. Времени оставалось в обрез.
Из большой комнаты вышел заспанный Юрка. Увидев меня одетым, он свирепо спросил:
— Куда?!
Кажется, я все-таки его разбудил. Потому что вид у него был очень грозным. От неожиданности я пролепетал о своих намерениях и умоляюще посмотрел на него:
— Пожалуйста!
— Вот не спится человеку, — проворчал он и уже помягче сказал, — сейчас, подожди, я оденусь… Одного сегодня никуда не пущу!
Я был согласен на всё.
И вот, когда по тихим сонным улочкам мы дошли до храма и тихонько прикрыли за собой дверь, потому что во всю шла служба, до меня дошло ощущение того, что я собираюсь сделать. Мне стало так широко и радостно, что внутри у меня все пело, а когда я увидел в центре храма свою икону, то…
Как же чудесно жить на этом свете! Я внутри себя пел от счастья, а Юрка меня спросил:
— Чего ты всё подпрыгиваешь?
На что я только и смог улыбнуться.
А потом было Причастие. Я не знаю, как описать его словами. Иногда видеть и чувствовать лучше, чем говорить. Чуть позже я написал стихи, а пока они пели во мне едва заметной мелодией.
Затихли высокие своды,
Под золотым крестом
И кроткие лики икон
Молчат о чем-то своем.
Блеснет серебряной искрой
От звездочки свет в алтаре…
Все тихо. Лишь Ангел-Хранитель
Обходит все уголки.
А завтра под каменным сводом
Пронзит тишину нараспев
Дыханье службы… И с Богом –