Время, назад

– Нет, — сказал Анарх. — Я был чем-то предельно ничтожным.

– Ничтожным, — кивнул Себастьян.

Ничтожная, жалчайшая точка в безмерно огромном мире. Теперь ему вспомнилось и остальное. Недовольный вид, воздетая длань… Сказанное Анархом и Бакли оживило эти воспоминания. Эту ужасающую, гневную воздетую длань.

– Он сказал, — сказал Анарх, — что Он боялся, что я умер.

– Так оно, в общем-то, и было, — заметил Линди. — Иначе как бы вы сюда попали? — Он скептически взглянул на Себастьяна и тут же уперся глазами в Бакли. — А про тебя, Р. К., я что-то плохо понимаю. Ты что, тоже там был? Откуда ты столько знаешь?

– Стихи! — запальчиво воскликнул Бакли. — Я помню их с самого детства. Да отстань ты от меня ради бога. — Чувствовалось, что ему неловко за все, что он тут говорил. — В детстве они произвели на меня огромное впечатление. Сейчас я их толком не помню, но когда он… — Бакли кивнул на Анарха, — начал тут говорить, все сразу и вспомнилось.

– Именно так это и было, — сказал Себастьян, обращаясь к Анарху. — Теперь я это вспомнил. — Он вспомнил и это, и много больше. Чтобы разобраться в воспоминаниях, нужно было долгое, долгое время. — Вы сможете обеспечить ему весь надлежащий уход? — спросил он у доктора Сайна. — Можно будет обойтись без больницы?

– Да, попробуем, — туманно заметил Сайн, продолжая глядеть на приборы и щупать пульс. Было заметно, что именно пульс его особенно беспокоит. — Адреналин, — скомандовал он себе и запустил руку в раскрытый саквояж.

– Так, значит, Р. К. Бакли, наш очень крутой торговец, оказался еще и поэтом, — презрительно бросил Боб Линди.

– Да отвяжись ты от человека, — окоротила его Черил Вейл.

Себастьян опять склонился к Анарху и спросил:

– Вы знаете, сэр, где вы находитесь?

– В каком-то медицинском заведении, — еле слышно ответил Анарх. — Похоже, что не в больнице. — Глаза его блуждали по комнате с детским бесхитростным любопытством. Вопрошая. Без сопротивления принимая все, что ни увидят. — Вы мои друзья?

– Да, — кивнул Себастьян.

Боб Линди имел привычку говорить со старорожденными напрямую, безо всяких околичностей; так же поступил он и сейчас.

– Вы были мертвым, — сказал он Анарху. — Вы умерли лет двадцать назад. Пока вы были мертвым, что-то такое случилось со временем, и оно повернулось вспять. Поэтому вы ожили. Ну и как вам это нравится? — Он подался вперед и говорил с расстановкой, словно обращаясь к иностранцу. — Как вы относитесь к перспективе прожить всю свою жизнь наново, только в другую сторону — к юности, к детству, к младенчеству и в конечном итоге в утробу. — И добавил, словно утешая: — Это касается и всех остальных, умирали мы или нет. Вот этот, скажем, мужик, — он указал на Себастьяна, — он ведь тоже уже раз умирал. В точности как и вы.

– Значит, Алекс Хобарт был прав, — сказал Анарх. — У меня было несколько знакомых, так и думавших, они ожидали, что я вернусь. — Его губы изогнулись в детской восхищенной улыбке. — Я считал, что с их стороны это просто здорово. Интересно, а как они сами, живы ли еще?

– Конечно, — кивнул Линди. — Или будут скоро живы опять. Вы что, так ничего и не поняли? Если вы думаете, что ваше возвращение что-то там означает, то сильно ошибаетесь, в смысле, у него же нет религиозного значения, теперь всегда так бывает.

– Даже и так, — сказал Анарх, — они будут очень рады. Вы уже с ними связывались? Я могу сказать вам их фамилии.

Он снова закрыл глаза и какое-то время пытался отдышаться.

– Когда вы немного окрепнете, — пообещал доктор Сайн.

– Мы обязаны позволить ему связаться с родными и знакомыми, — заметил отец Файн.

– Само собой, — отмахнулся Себастьян, как от надоедливой мухи. — Это стандартная практика, мы всегда так делаем, и вам ли этого не знать.

Но тут был особый случай. И все они это прекрасно знали, не знал один лишь Анарх. Он тихо ликовал, что вернулся к жизни, и уже думал о своих прежних близких, о тех, кто ему помогал, и о тех, кто искал его помощи. «Радость воссоединения, — подумал Себастьян. — И не в будущей жизни, а прямо здесь. Даже смешно: место встречи душ — витарий “Флакон Гермеса”, Большой Лос-Анджелес, Калифорния».

Тем временем отец Файн беседовал с Анархом, двое братьев по сутане, занятые своими вопросами.

– Я насчет эпитафии на вашем надгробном камне, — говорил отец Файн. — Я знаю эту поэму, и она меня интересует своим, наверное, полным отрицанием всего, на чем стоит христианство, — нетленной души, загробной жизни, искупления грехов. Вы сами ее подобрали?

– Нет, это они, — пробормотал Анарх. — Мои друзья. Наверное, потому, что я был склонен согласиться с Лукрецием.

– И эта склонность у вас осталась? — спросил отец Файн. — Теперь, после того, как вы испытали смерть, загробную жизнь и возрождение?

Он напряженно ждал ответа.

– «Если как следует ты это понял, природа свободной / Сразу тебе предстает, лишенной хозяев надменных, / Собственной волею все, без участья богов создающей», — прошептал Анарх. Глядя в потолок, он кивнул сам себе. — Я все еще в это верю. И всегда буду верить.