Время, назад

Тинбейн вынул наушник из уха, положил на пол зрительное устройство и вообще освободился от всего оснащения, оставив только револьвер. «Интересно бы знать, – подумал он, – носят ли эти искоры при себе оружие». В желтом свете потолочных плафонов он внимательно выставил программу револьвера, учтя расстояние, количество противников и максимально обезопасив Лотту. И как в конечном итоге, когда вся суматоха закончится, повернее добраться вместе с Лоттой на крышу, к своей машине, – тоже учел.

Смущало лишь то, что шансов очень мало, не больше одного из десяти. Скорее всего, и он, и Лотта исчезнут в Библиотеке, и никто их никогда больше не увидит.

«Ну а вдруг получится, – думал он. – Я обязан сделать попытку».

Он еще подрегулировал револьвер. Чтобы только никого не убить, уж это-то никак не сойдет ему с рук – даже если им с Лоттой удастся отсюда выбраться, за ними будут охотиться до самого конца их жизни, и единственным надежным убежищем будет матка. «И что-то сомнительно, – думал он, – чтобы они стали кого-то из нас убивать, во всяком случае – сейчас, до обсуждения на Совете. Насколько я знаю, должно быть принято формальное решение».

Ну, поехали, сказал он себе, а затем открыл ногою дверь и произнес:

– Миссис Гермес? Вы идете к себе домой.

Все трое присутствовавшие в комнате – Лотта, Мэвис Магайр и высокий, тощий, как тростинка, искор с удлиненным, на редкость уродливым лицом – взирали на него без звука и без движения. Дверь в дальнем конце помещения была полуоткрыта, и оттуда таращились еще четыре искора. Все буквально застыло. Он парализовал их всех одним уже своим появлением – и своим оружием, тускло-серым гигантским служебным револьвером. Он был для них не офицером полиции, а просто человеком с оружием, но он знал, как нужно говорить, когда в руке у тебя револьвер, как использовать его, не используя.

Он повелительно махнул съежившейся от испуга Лотте Гермес и сказал:

– Идите сюда.

Она смотрела на него с немым непониманием.

– Идите сюда, – повторил он в точности тем же тоном. – Подойдите и встаньте рядом со мной.

Он ждал, и наконец она поднялась со стула, пересекла помещение и встала рядом с ним. Никто ей не мешал, никто не произнес ни слова.

Сознание, что тебя застали за незаконным действием, застукали на месте преступления, оказывает на большинство людей парализующее действие. И это касается даже искоров. «Будем надеяться, – думал он. – Вот лишь бы мне подольше сохранять архетип авторитетности».

– Я вас уже видела, – сказала Мэвис Магайр. – Вы офицер полиции.

– Нет, – отчеканил Тинбейн. – Вы меня никогда не видели. – Взяв Лотту за локоть, он сказал ей: – Идите на крышу и ждите меня в моей машине. Не ошибитесь машиной, она припаркована слева от выхода. – И добавил уже ей вслед: – Потрогайте капот, там мотор еще теплый, так не ошибетесь.

Один из тех искоров, что в соседней комнате, выстрелил в него из популярного незаконного оружия – крошечного пистолетика, заряженного разрывными пулями.

Пуля попала ему в ногу, так и не разорвавшись. Патроны, наверное, долго лежали, да и сам пистолет, скорее всего, использовался впервые, а этот искор, его хозяин, вряд ли умел содержать оружие в надлежащем порядке, вот курок и не попал в капсюль внутреннего заряда.

Тинбейн мгновенно отреагировал девятью выстрелами почти наугад по этой комнате и соседней, пока воздух не помутнел от рикошетирующих дробинок, летевших с такой скоростью, что они не могли убить, а только нанести средней тяжести повреждение, выстрелил напоследок еще раз, выскочил за дверь и заковылял по коридору, еле чувствуя раненую ногу, проклиная боль и свою неповоротливость. «И надо же, – думал он, – чтоб угодило именно в ногу», – а сзади уже слышалось какое-то движение. Едва успела лестничная дверь захлопнуться за его спиной, как в коридоре разорвалась пуля; стекло двери брызнуло осколками, которые полоснули его по шее, рукам и спине. Но он все так же ковылял по ступенькам. Перед тем как выйти на крышу, он выпустил последний заряд куда-то вниз, наполнив лестничный проем стучащей по стенам дробью, в количестве достаточном, чтобы задержать кого угодно, если, конечно, он не желает лишиться глаза, а затем потащил свою раненую ногу к машине.

Лотта Гермес не сидела в машине, а стояла рядом; она смотрела на Тинбейна испуганными глазами, а он распахнул дверцу машины и пропустил ее внутрь.

– Запри там дверцу, – сказал он, а затем обошел, хромая, машину, сел боком на водительское место, втащил раненую ногу и тоже запер за собою дверцу.

На крышу уже высыпала куча искоров, но они не спешили к машине – кто-то, видимо, хотел хорошенько прицелиться и начать пальбу, кто-то предлагал рассесться по машинам и устроить погоню, а были, наверное, и такие, кто предлагал бросить это дело.

Тинбейн взлетел и в считаные секунды набрал всю скорость, какую можно было выжать из форсированного двигателя патрульной машины, а затем взял микрофон и сказал диспетчеру своего полицейского участка:

– Я направляюсь к Пералта-Дженерал, и хорошо бы, чтобы на парковке меня на всякий случай ждала другая машина.