— Из-за тебя я много чего пережил. Мне пришлось нелегко. И результат не стоит таких усилий. Торрен, ты зря потратил время. Говорю тебе: с меня хватит.
— Наверное, свет взгляда хорошей женщины так тебя изменил, — поддразнил его Торрен. — Это малышка Кристин так на тебя подействовала. Очаровательная крошка эта Кристин. И всего на фут выше тебя ростом, мальчик мой. Всего на сотню фунтов потяжелее. Но она еще молодая. Она вырастет. Да, жаль, что я так и не встретил по-настоящему хорошую женщину, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас. Однако Кристин со временем будет весить добрых пять сотен фунтов, а такие женщины никогда не вызывали у меня особого эстетического удовольствия. Жаль, что ты не видел милых малышек из центрифуги, Бен. Они все еще там — те, кто не умер. Я — единственный ребенок, кому удалось вырваться из центрифуги и остаться в этом мире. И я преуспел. Я немало заработал, чтобы жить здесь.
Жуткая голова откинулась, Торрен открыл свой огромный рот и разразился ревом, который заменял ему смех. Маслянистая жидкость в ванне пошла ровными волнами, а эхо хохота полетело между колоннами, вверх по колодцу к звездам, прокатилось по стенам, которые с самого рождения Торрена стали для него тюрьмой.
— Это тебе-то пришлось нелегко? — хохотал Торрен. — Тебе?
Фентон молча глядел на жуткое существо в ванне, и помимо воли гнев в его взгляде смягчался. В душе его жило давнее уважение к Торрену. Наверное, Торрен был тираном, безжалостным и самовластным правителем, а кто еще мог бы быть безжалостным? Пожалуй, те, кто жил в совсем древние времена, когда умелые врачи ради выгоды уродовали тела детишек, ломали им кости, чтобы сотворить дорогостоящих уродцев на потеху особам королевской крови. Наверное, только те люди, и больше никто и никогда, — до того самого времени, когда три столетия назад были найдены годные для колонизации планеты.
Еще на Земле Фентон видел планетарные инкубаторы — фантастические установки, где евгеника, работая над поколениями отборного материала, выращивала людей, которые могли бы приспособиться к жизни в условиях других планет. Бен мало что знал об удивительных результатах этих экспериментов. Он знал только, что некоторые опыты провалились, а один такой планетарный инкубатор тридцать лет назад вырастил Торрена.
— Тринадцать поколений, — с нажимом произнес Торрен, как всегда безжалостно обращаясь к старым воспоминаниям. — Тринадцать поколений одно за другим жили и умирали в центрифуге, которая с каждым годом вращалась все быстрее и быстрее. Все эти процедуры, операции для того, чтобы терпеть меняющийся уровень радиации, дышать измененным воздухом, двигаться при изменившейся силе тяжести — пока ученые не выяснили, что даже за тысячу поколений не смогут вывести человека, способного жить на Юпитере. Есть предел, за которым мутации тела могут повредить разуму. И нам принесли извинения. — Он еще раз коротко рассмеялся, и вода в ванне опять заплескалась вокруг его тела. — Сказали, что им очень жаль. И мы можем покинуть центрифугу, когда захотим, — нам даже пенсию дадут. Пять сотен в месяц. У меня уходит тысяча в день, чтобы я мог жить вне центрифуги!
Торрен в изнеможении откинулся, смех замер. Он медленно повел в воде огромной рукой:
— Хорошо. Дай-ка мне сигарету, Бен. Спасибо. Прикурить…
Протягивая зажигалку, Фентон запоздало подумал, что у Торрена должны быть свои сигареты. Обитателю этой ванны доступны любые удобства, любая роскошь. Фентон в раздражении отвернулся и начал шагать туда-сюда под большим экраном, который по-прежнему показывал заснеженные поля. Пальцы стукнули по татуировке на бедре. Торрен, наблюдая за ним, ждал.
— Значит, в центрифуге плохо было? — тихо спросил Фентон у дальнего конца экрана. — Насколько плохо?
— Сначала ничего. У нас была цель. Пока мы думали, что наши потомки смогут колонизировать Юпитер, мы многое могли выдержать. И только когда эксперимент провалился, мы поняли, что центрифуга — зло, тюрьма и наши тела тоже стали для нас тюрьмой.
— Но ты бы и ганимедцев запер в их мире, точно в центрифуге.
— Конечно. Конечно запер бы. Я бы запер и тебя, и любого, кто встал бы у меня на пути. Я ничего ганимедцам не должен. Если говорить о долгах, то человечество передо мной в таком долгу, который оно никогда оплатить не сможет. Посмотри на меня, Бен. Посмотри!
Фентон обернулся. Торрен поднимал из воды гигантскую руку. Этой руке было предназначено стать необоримо могущественной. Ей принадлежали сильные изогнутые кости, по всему предплечью играли мощные, как у неандертальцев или у горилл, мышцы. И Торрен действительно обладал хваткой гориллы — когда ему не нужно было бороться с силой притяжения.