Время не ждёт

Иван Иванович и Федор Михайлович поставили оба зубила рядом и начали рассматривать их лезвия. У трехслойного инструмента лезвие несколько погрубело по сравнению с первоначальным видом, однако оно вполне могло работать дальше без заточки. Что же касается второго зубила, то оно нуждалось не только в заточке, но и в перековке, настолько лезвие его затупилось.

Накрыли стол. Никто не посмел убрать лежащие на столе среди фарфоровой посуды грубые куски металла. С трепетным почтением, как к святыне, относились в семье Игнатьевых к первым в мире самозатачивающимся инструментам.

Кем быть

В ноябре 1913 года Александру Михайловичу вручили-«Свидетельство об окончании Естественного отделения» физико-математического факультета Императорского Санкт-Петербургского Университета». Профессора встретили его не особенно ласково, за исключением профессора Палладина, читавшего курс анатомии растений, и профессора Шимкевича, читавшего курс зоологии позвоночных. К осени Игнатьев сдал последний свой «должок» по зачетам, заслужив похвалу обоих профессоров и высшие отметки. Поздравляя выпускника, профессор Палладин говорил ему, что он мог бы стать хорошим ботаником. Шимкевич ревниво возразил, подчеркивая, что студент, написавший такой замечательный реферат по сравнительной анатомии позвоночных, какой написал Александр Михайлович, — безусловный зоолог.

— Да знаете ли вы, батенька мой, Владимир Иванович, что в этом реферате, между прочим, содержится? Там есть две страницы, которые можно развернуть и написать отличную диссертацию на степень магистра. Да-с, магистра наук, — диссертацию на тему. «Самозатачивание в природе», открытое нашим выпускником. — Профессор Шимкевич коротко рассказал коллеге сущность нового открытия, а профессор Палладин слушал его с нарастающим интересом. Выпускник же стоял, чувствуя себя неловко и не зная, куда девать руки.

— Владимир Михайлович, прав, вам действительно следует написать труд на эту тему, — согласился Палладин, обратись к Игнатьеву.

— Непременно. Вы обязаны написать! У вас в руках верный ключ для входа в храм науки, — патетически продолжал профессор Шимкевич, повернувшись к Игнатьеву. — Перед вами большое будущее, молодой человек... Впрочем, кажется, вы не совсем молоды для выпускника университета. Сколько вам лет?

— Тридцать четыре года.

— Однако вы молоды для своего выдающегося открытия. Как вы его назвали?

— Я не думал о названии.

— Давайте назовем будущий ваш труд так: «Физика или механика самозатачивания режущих и колющих органов животных», — это будет ново и точно. Ново потому, что до сих пор наука полагала, что утрата остроты зубов и когтей животных компенсируется биологическим восстановлением ее — регенерацией. Вы же с помощью механических челюстей доказали, что биологический момент дополняется остроумным механическим моментом. Долг чести вашей разработать эту идею в своих дальнейших научных трудах, в которых желаю вам наилучших успехов, — заключил профессор Шимкевич, крепко пожав Игнатьеву руку.

Тепло попрощавшись и с профессором Палладиным, Игнатьев покинул стены университета.

Дома, на Забалканском, он ещё раз раскрыл свидетельство и стал рассматривать его. Странный холодок испытал он к документу, ради которого трудился столько лет. Игнатьев внимательно вгляделся в листы книжки, желая понять, что произошло с ним.

Как и десять лет назад, он думал о выборе профессии. Кем же ему быть?! Казалось бы, что именно сейчас этот вопрос решен окончательно и скреплен свидетельством университета. Он, разумеется, естественник, получивший высшую похвалу и напутствие лучших профессоров!

Он естественник?..

Нет, именно в день получения звания биолога он понял яснее, чем когда-либо, что он техник, инструментальщик, готовый посвятить всю свою жизнь созданию новых инструментов.

Он техник душой и станет им на деле!

Вот почему он был равнодушен к свидетельству университета. Александр Михайлович тут же спрятал документ, чтобы никогда в жизни не пользоваться им. Присев на диван, он начал размышлять о предстоящих делах. Назревал план создания собственной лаборатории, для содержания которой он хотел попросить у отца разрешение продать свою долю земли в Ахиярви.

В коридоре раздался звонок. Вошел «Петр» — Сергей Николаевич Сулимов с поручением от Петербургского комитета РСДРП. Задание партии требовало от Игнатьева длительных отлучек из города.

— Это по делам чрезвычайной важности? Я бы хотел пока остаться в Петербурге для организации лаборатории по созданию моих инструментов, — сказал Игнатьев.

— Ваших инструментов? — спросил многозначительно гость, — но для кого они?

— Пока для науки.

— Ваша наука пойдет на обогащение акционеров машиностроительных обществ, — сказал Сулимов, — для заводчиков! Кому, как не им, достанутся плоды ваших трудов и таланта? Инструменты делать будем, когда отберем заводы у нынешних хозяев. Сейчас же время не ждет, — надо бросать все и делать то, что важнее, неотложнее.

— Я же спрашиваю, Сергей Николаевич, — дела у вас большой важности? Если это так, то я, разумеется, брошу все, — сказал Игнатьев. — Куда мне ехать?