Время не ждёт

Фокин повернул свое веснущатое лицо к Игнатьеву, замигал рыжими ресницами, как бы спрашивая: «Так ли рассуждает Чупрынин?». — «Так, так», — отвечали улыбающиеся глаза прапорщика. Шаг за шагом разрушал Игнатьев веру солдат в мнимую священную неприкосновенность «помазанника божьего», срывая маски с тех, кому была нужна и выгодна война. В течение длительного времени Игнатьев готовил гвардейцев к усвоению идеи большевиков о превращении войны империалистической в войну гражданскую. И все же в первую минуту эта мысль ошеломила их.

Возможно ли, чтобы русский воевал с русским?

Среди пехотинцев эта идея усваивалась гораздо легче. Над ними день и ночь кружила смерть; они гнили в окопах, ежеминутно видели кровь, разорванные тела товарищей по оружию, их страшную предсмертную агонию. В пехоте солдат скорее проникался недовольством, его сознание, мысли и чувства под действием ужасов искали ответа на вопрос: «Во имя чего творятся все эти чудовищные преступления?». Иначе обстояло дело у зенитчиков. Перейдя на оборону ближних тылов от авиации противника, они не видели как сотнями тысяч гибли ни в чем не повинные люди, жили в избах, питались нормально, одним словом, жилось им не так уж плохо.

Тем не менее слово большевика и для них с каждым днем приобретало все большую убедительность. На стороне Игнатьева были неопровержимые факты: фронтовая жизнь, полная тревог и опасностей, позорное отступление, отравление газом, бомбардировка городов с воздуха, гибель женщин, детей, опустошение цветущих селений, падение боевого духа армии, предательство в верхах. Поговаривали, что главное командование пользовалось нешифрованными радиограммами и немцы легко раскрывали карты русских, что военный министр Сухомлинов — взяточник и изменник, что самым главным предателем России является царица-немка, что конокрад Распутин вершит государственными делами...

Возможно ли, чтобы русский воевал с русским?

...Тихий теплый вечер. Игнатьев поставил у калитки дома Чупрынина, а четырех его друзей —Татищева, Фокина, Коровина, Ткаченко — и еще трех новых солдат пригласил в горницу. В случае если бы кто-нибудь вздумал подойти к дому, Чупрынин должен был сильно хлопнуть калиткой. По этому сигналу солдат немедленно выводили через черный ход.

Хозяйка с детьми жила в другой комнате, по другую сторону сеней и вечерами никто не мешал Игнатьеву заниматься своими делами. Пришедшие чувствовали и вели себя, как опытные конспираторы. Они уже привыкли к тайным встречам, обращались к прапорщику не по уставу, держались с ним непринужденно. Когда они расселись за столом, Игнатьев достал из внутреннего кармана маленькую записную книжку, извлек из двойной обложки листы тонкой папиросной бумаги и бережно разгладил их. Над машинописным текстом первого листа стоял заголовок. Высокий, как жердь, жилистый Ткаченко перегнулся через весь стол и, медленно шевеля губами, прочел название листовки:

„Война и российская социал-демократия"

— Около года назад, — сказал Игнатьев, — в газете «Социал-демократ» был напечатан манифест партии большевиков-ленинцев о войне. Я давно хотел ознакомить вас с его содержанием, но, прежде чем сделать это, нам следовало бы поближе узнать друг друга. Среди нас есть новые товарищи. Осмеливаюсь думать, что вы уже поняли многое и готовы связать воедино свои судьбы для общей борьбы.

— Мы слушаем вас, Александр Михайлович, — одобрительно откликнулись солдаты.

Игнатьев подкрутил фитиль лампы с надтреснутым стеклом и начал негромко читать. После каждого абзаца он делал короткий перерыв и объяснял своими словами содержание прочитанного. Манифест бросал яркий свет на историю войны и события дня, разоблачал преступников народной трагедии. Он доказывал, что буржуазные правительства подготовляли войну десятилетиями, что она вызвана стремлением конкурирующих капиталистических монополий и концернов захватить чужие земли, ограбить их богатства. Во главе одной группы воюющих стран стоит немецкая буржуазия, которая уверяет, что ведет войну ради свободы, культуры, ради освобождения угнетенных царизмом народов. Во главе второй группы стоит англо-французская буржуазия, по примеру немецкой точно так же одурачивает трудящихся, уверяя их в том, что и она ведет войну во имя родины, во имя сохранения национальной свободы и культуры против варварства кайзеровской Германии. В действительности же английская или французская буржуазия нисколько не была лучше буржуазии немецкой, она, как и немецкая буржуазия, стремилась к захвату чужих земель, к приобретению новых источников сырья и рынков сбыта, к порабощению еще не закабаленных народов.