– Это не кличка, это определение, – отстаивает «Брежнев» постулат «мы же с вами интеллигентные люди». – Наши в Финляндии всех алкоголиков так зовут. Там они, в смысле алкоголики, на полном гособеспечении. Между прочим, резонно. Их там не лечат, не перевоспитывают, как у нас безуспешно стараются. Считается – бессмысленно, если человек сам выбрал. Такой пропащий добровольно сдает квартиру, имущество и не претендует ни на что. Государство предоставляет ночлежку, кормежку, пособие мизерное – марок десять-пятнадцать. Живите как знаете. И живут. Наши их прозвали «синюхами» – прикипело. Больше всего их в Турку – там верфи, там они и пасутся, клянчат. Выглядят, между прочим, не так жутко, как наши, но ВЫГЛЯДЯТ. Не очень напористые, но подходят, просят: «Дай марку». И тут же уточняют: «На кофе!». Жека фактически у нас без всякой Финляндии «синюхой» стал. И если бы я его не подобрал почти с пола…
Я пресекаю его моим специфическим движением «ой, хватит, достаточно!» и спрашиваю:
– А вас как зовут?
«Брежнев» натыкается на мой логический забор, и на секунду сохраняет лицо человека, внезапно наткнувшегося на забор. Но только на секунду:
– Леонид Ильич, как же еще? Разве сразу не заметно?
– Заметно, – соглашаюсь.
– Между прочим, о Финляндии. Вернемся к теме. Итак, все неоднозначно в нашем запутанном мире. Даже если вы настолько охладели к СЕБЕ, что вам все равно, как отнесется к вам бывший муж… бывший, мы владеем информацией, зря вы столь пренебрежительно о наших сведениях… В общем, не настолько же вы охладели к НЕМУ, чтобы не представить, не предположить, каких дров может наломать человек, по-прежнему вас любящий. Тихо-тихо-тихо! Умерьтесь… Из чистого милосердия подумайте: человек в заграничной командировке, не чужой вам человек, между прочим, и вдруг узнает: мужики по ночам, милиция, «скорая», скандалы (соседи небось уже вовсю сигнализируют?), драки безобразные при всем честном народе прямо на улице… и тэ дэ и тэ пэ…
ИТД и т.п. Связался черт с младенцем! Куда ты сунулся, Лешик, куда ты сунулся!
Если бы у меня хоть капля осталась от той сумасшедшей влюбленности, от той суицидальной влюбленности в моего законченного кретина! Но: «Все, Красилин. Достаточно. Я достаточно подушек проплакала. Без повода, с твоей точки зрения. Сегодня ты дал повод. По лицу меня до сих пор не били. Но я плакать не собираюсь. А ты собирайся… на выход с вещами! Все, Красилин, все! Какие могут быть еще разговоры?!». Якобы волевым усилием прекратила. Волевым усилием – когда себя насилуешь и поступаешь поперек. А ведь вдоль поступила. По течению. Несло, несло и вынесло. Такого всего налипло, пристало – пора в сухой док становиться на профилактику. Чувство проходит медленно, но верно и много ранее, чем осознаешь. А когда осознаешь, уже и не надо из себя раба выдавливать. По капле. Сам вытек, самопроизвольно. Непросто признаться, но хоть себе можно? Дай мне Красилин по физиономии три, ну еще два года назад – оправдала бы, а себя засудила: заслужила – носи! А тут никаких взбрыков. Просто повод лучше не надо. То, что он, в отличие от меня, не остывает – его проблемы. Пожалуйста, можешь хоть вечность «еще долго идти за каждым из нас», как ты выражаешься.
Ах, если бы у меня хоть капля осталась! Я бы на него понадеялась-положилась, я бы за него не отвечала, он бы за меня отвечал. А я бы… плакала в подушку, психовала, беспокоилась, называла бы в сердцах дурачком, кретином, павлином, пижоном беспочвенным!
Но – ни капли. Выдавила. Вытекло. Само.
Теперь хочешь – не хочешь, беспокойся. Не за него! За себя! За себя в отношении к нему. Понятно, нет? Не хочу и не могу, чтобы из-за меня он наломал дров. Из-за меня – не надо! Только у него налаживаться стало в его Чухне – и опять все на слом! Все равно бы потом на слом (золотое клеймо неудачи на еще – ВСЕГДА! – безмятежном челе), но потом и не по моей вине. Я и поводом быть не хочу. И не буду!
Будешь, ставят перед фактом, будешь! Если не согласишься на вполне приемлемые-отъемлемые условия.
И не ОНИ мне устроили соседей-Лащевских, милицию старой и новой формации, лыцаря-Петюню, пони-лошадищу, «скорую», которая мне чудом ДМП не диагностировала, то есть депрессивно-маниакальный психоз и т.д. и т.п. Не ОНИ мне устроили ИТД и т.п. Сама, все сама. А ОНИ только пришли и взяли. То, что плохо лежит. Плохо, ой плохо!..
– Вы меня слушаете, Галина Андреевна? Вы о чем-то задумались? Не могу ли я хоть чем-нибудь помочь? Не потеряли нить наших с вами рассуждений?
– Кстати, о кофе! – доблестно создаю видимость, что нить не потеряла. – Мы не в Финляндии, не в Турку, но кофе хочется, ночь просидели. Не возражаете? Присоединяйтесь. Марки с вас я не потребую.
– Единогласно! – ратифицирует «Брежнев» негласное соглашение (Я не сказала «да», милорд! Вы не сказали «нет!»). Конечно, соглашение! Попробуй не согласись, Красилина. – Между прочим, Галина Андреевна, я поговорю со своими. Знаете что? Пожалуй, мы с вами сможем убедить их на десять процентов. А-га?! – подмигивает заговорщицки: «мы с вами».