Время невысказанных слов

И как-то так выяснилось, что танцы затмили в моей голове все: и журналистику, и дизайн, и фотографию. Это было «над». Как бы объяснить?

Я помню, с каким непередаваемым чувством всегда смотрела на Никиту, когда он работал на ТВ. И даже сейчас так смотрю. С каким воодушевлением он бежал на работу, зная, что вернется домой ночью, уставший, погрязший во всем этом, и спать ему отведено всего несколько часов, потому что потом снова — интервью, студия, текст, монтаж. Я смотрела на него и считала себя бездарем и ничтожеством от журналистики. А потом мне пришло в голову, что это все оттого, что это «не мое» дело. Это его. И я мечтала однажды найти что-то такое, в чем без зазрения совести и без всякой задней мысли, можно было бы погрязнуть.

И оказалось, что я давно нашла это дело.

Иногда я просто усидеть на месте не могу — так мне хочется танцевать. И вообще, неважно, что когда-то я бросила танцы, они остались со мной, во мне. Постоянно. Эту привязанность не вырежешь ножом, не выгрызешь зубами… я люблю танцевать, потому что в этом суть моя. И действительно все равно, сколько человек перед тобой сидит и видит ли тебя вообще кто-нибудь. И я завидую тем, кто занимается танцами постоянно и не потому что они часто появляются на сцене.

Есть в этом что-то необыкновенное или наоборот, такое обычное, что кажется странным, как все оказывается просто. Это ведь так легко и прекрасно. Это сродни возвращению домой. Ты называешь музыку, под которую танцуешь, своим лучшим другом, каждое движение рождает не твое тело, а твоя душа, но тело в этом самый верный помощник.

Признание?.. Хм… мне кажется, это неважно. Черт возьми, да это вообще ничего не значит, когда твои тело и душа настолько близки с музыкой! Признание может помочь разочаровавшемуся в своих силах танцору сделать первый шаг к познанию своего величия. Ты и только ты творишь это, вот, посмотри на себя!.. В конце концов, можно даже поставить перед собой зеркало. Но признание не поможет бездушному, автоматически исполняющему свой долг танцору познать чувство окрыления, полета, счастья, в конце концов!

Что такое? Варвара Трубецкая, облокотившаяся на парапет, разметавшая кудрявые короткие волосы во все стороны, стонет, как в плохом фильме?.. Не будьте строги, те, кто морщатся сейчас, слушая ее. Когда-то она была в ваших рядах. Не бойтесь, она и осталась там. Но, в отличие от вас, закатывающих глаза и мечтающих покромсать весь этот пафос, она знает кое-что, что вам пока неведомо. И ваше счастье найти это хоть однажды, избежав круга. Того самого, из которого не вырваться.

Счастье — это когда тебя понимают…

Подумать только, фразе столько лет, а она еще переживет всех завзятых циников!

— Какие люди! Медитируем, депрессуем, наслаждаемся чудной… хм… погодкой? — по плечу меня хлопнула тонкая ладонь и рядом очутилась Мика.

— Наслаждаемся жизнью, — любезно ответила я улыбаясь. — Вот так и приходится встречаться, как судьба пошлет!

— В этом есть что-то… ммм… взрослое? Старое?

— Ну уж нет! — возразила я. — Куда ты?

— В свою любимую редакцию за заданием, потом на радио!

— Радио «Эрмитаж»?

— Да уж! — усмехнулась она. — Сплошное веселье и свобода! Зато чаем напоют. Но постоять с тобой и помедитировать я еще минут пять вполне могу.

— Это весело, присоединяйся. Только если совсем ни о чем не думать.

— Что-то случилось? — настороженно проговорила Мика. — У тебя же сегодня был кастинг? И как?

Я пожала плечами. Мне не хотелось об этом говорить.

— Никак. «Мы вам позвоним!» — передразнила я елейный голосок Кригера.

— Ну… подумаешь! — преувеличенно бодро заговорила Мика. — Это у тебя какой по счету был?

— Я не считаю их. Не хочу превращаться в параноика.

— А все-таки? — деловито поинтересовалась подружка.

— 9-ый, — буркнула я. И выпрямила плечи. — Но это все фигня. Беспокоиться можно только, когда перевалишь за 20-ый отказ. Пока же все хорошо. Набираю очки.

— Или теряю… — заметила Мика. И я будто видела, как пропали зачатки ее буйного настроения.

Зачатки — это к той, маленькой прежней Мике, которая сейчас сидела внутри этой загорелой, собранной, улыбчивой красавицы.

Такой она вернулась с Черного моря вместе с геологами и Вадимом. Вроде бы уже не та, что была весной, но и не та, что была «до». Она вернулась и сразу нашла работу, даже две — на радио «Эрмитаж» и в журнале «Time Out Петербург», который освещал культурные события. За вторую работу держалась и уже любила ее горячей студенческой любовью, перекидывая всю свою буйную, сидящую глубоко энергию на нее.

Но она по-прежнему была этой закрытой дверцей, к которой вышеупомянутому Вадиму никогда не подобрать ключа. Настоящее Мика спрятала глубоко, очень глубоко, и лишь мы с Никитой видели его до сих пор, точнее, знали, что именно его скрывает там Мика. Именно поэтому она до сих пор общалась с нами непозволительно по прежним временам мало. Мы это настоящее выдергивали наверх, поближе к теплу и нормальным людям. А она замыкалась в себе и ощетинивалась, как еж.

— А мне Вадим предложение сделал… — быстро выговорила Мика, когда мы молча смотрели на буйную воду.