Время невысказанных слов

Я прекрасно помню, когда захотела уехать. Можно сказать, что на это меня сподвиг Марк, и никто иной, хотя мы учились в параллельных классах и едва тогда общались, а после того случая, который я имею в виду, он едва мог меня переносить.

Это был десятый класс, практически перед самым Новым годом. Марк играл в театральной постановке, в «Разбойниках» Шиллера. Главная роль, серьезная постановка, в зале — вся школа и руководитель известной в городе «Молодежной труппы любителей-театралов» Яков Андреевич Смирнитский.

Но… легкомысленная Варвара Трубецкая, занятая в то время исключительно своими проблемами, о масштабе события и не догадывалась. Она ввалилась в зал со своими дружками — весьма сомнительными личностями — как раз в тот момент, когда Карл Моор, то есть Марк Грозовский произносил один из важнейших за всю пьесу монологов.

Ввалилась, чем сбила потрясающе начавшуюся речь и уселась на задних рядах, обширно привлекая внимание доброй части зала.

Марк сбился, потом, заволновавшись, сбился еще раз и с некоторой ненавистью уставился прямо на меня, хотя в ряду нас сидело человек шесть, и я была самой спокойной из них.

Его взгляд, как живой укор, на миг оторвал меня от мрачных мыслей по поводу своих великих проблем — это тоже отдельная история — и заставил по-новому взглянуть на свою прекрасную компанию, которая и не думала угомониться.

Марк продолжил, я же встала и под пристальные взгляды учителей и свистящий шепот своих приятелей, выбралась из зала и закрыла за собой дверь.

С того момента я поняла, что не хочу так больше. Я быстро завязала со своей компанией, — моим временным утешением во все тяжелые моменты — а немного позже поняла, что хочу уехать после школы уехать из города.

Возможно, это были события не связанные друг с другом, город ведь был совсем не при чем, но я захотела большего. И поняла, что Воронеж это «большее» мне дать не может.

А Марк… что ж, Марк тогда все же отыграл спектакль и Смирнитский пригласил его в свою студию, заметив, что играл он хорошо, но трактовка Моора могла бы быть и поувереннее.

Нельзя было Варваре Трубецкой после этих слов влюбленному в театр Марку надеяться, что он будет хорошо к ней относиться. Впрочем, тогда мне было все равно.

Свет фар ослепил меня, и я осознала, что, задумавшись, едва не пошла по проезжей части. Я дошла до светофора и перешла дорогу, в ком-то веки как примерный пешеход.

Впрочем, это была не последняя наша с Марком дружеская встреча. В 11-м классе после Нового года я начала заниматься с репетитором по русскому языку. Каково же было мое удивление в один из дней, когда, придя на занятие, я обнаружила там Марка.

Естественно мы оба успешно сделали вид, что не знаем друг друга («Как, говоришь, тебя зовут?»), хотя по глазам Марка я прочитала самое «положительное» мнение о себе. Он не забыл, ну, разумеется.

И от репетиторши мы выходили тоже вместе. Обгоняя его на лестнице, я быстро сбежала по ступенькам, желая поскорее скрыться от него, и обмерла, когда услышала, что ему нужен тот же автобус, что и мне.

Собираясь мужественно преодолеть высоченные сугробы, я решила пойти пешком.

— По морозу через полгорода? — насмешливо поинтересовался он мне вслед. Приятно было также узнать, что он в курсе где я живу!

— А что, я люблю ходить пешком, — пропищала я.

И тут, и признаться, я никогда этого уже не забуду, этот «мой голос совести» улыбнулся и сказал:

— Ну пошли, что уж с тобой делать! — И пристроился идти рядом со мной.

И наверно эта улыбка, самая невероятная и обаятельная, какую я только встречала в жизни, была виной тому, что мы стали друзьями. В тот день мы нарезали с ним немало километров, но никогда еще мне не было так тепло в мороз. Мы болтали без умолку, спорили, забегали в магазинчики погреться и продолжали спорить, и обменялись телефонами, наверное, специально, чтобы уже не прекращать этот спор.

И именно этот человек, который открыл для меня новую дверь в жизни за захлопнувшейся старой, привел меня в «Молодежную труппу любителей-театралов». В студию Смирнитского. Того самого, что присутствовал на том злополучном спектакле.

Я проспорила желание. Грозовский долго смеялся, но я прекрасно знала, что однажды это произойдет. Расплата.

Он притащил меня на весенний отбор, на котором я должна была не попасть в студию — на мои способности мой новоявленный друг и не рассчитывал, нет — а хотя бы не опозориться.

Впрочем, выступление мое началось как раз с обратного.

Я споткнулась, поднимаясь на сцену, чем уже вызвала смех в зале. Я бросила взгляд туда, но лица Марка не различила, увидела лишь, как он выбросил вверх кулак, показывая, что я отлично начала. Он сидел сразу за тем рядом, где сидел Смирнитский.