Время - ноль

Из фотоателье вышел Толик Шиша, недобро глянул на милиционера и, кивком позвав Сергея, направился в другую сторону.

– Ну, как? – спросил Сергей, догнав его.

– Плохо. Постарается сделать дня за три, но не обещает. Если бы заранее... Ну, после драки кулаками не машут... Тимрук – придумал фамилию?

– Друг у меня был, погиб.

– Память, значит? Правильно. – Толик завернул в гастроном. – Пойдем затаримся на три дня, чтобы лишний раз не светиться.

– А где будем отсиживаться?

– Подсказал он мне одно местечко, сейчас поедем, посмотрим.

Из такси вылезли в глухом месте, где и жилья-то не видно. Толик пошел по тропинке в глубь посадки, довольно широкой, и привел к сетчатому забору дачно-садового кооператива, разбитого на пологих склонах балки. В сетке была дыра, настолько широкая и высокая, что можно было пролезть с двумя мешками под мышками и одним на голове.

– Ищи дом с круглым окном на втором этаже, – сказал Шиша, когда вышли на улочку и повернули на ней в дальний от центрального входа конец.

Нужный дом вскоре нашли.

– Нам напротив.

Напротив был одноэтажный, сложенный из серых, неоштукатуренных шлакоблоков. На улочку он смотрел небольшим окном, разделенным некрашеной рамой на четыре равные части и завешенным изнутри серо-желтой, плотной на вид материей. К дому вела цементная дорожка, а от него уходила в сад, к деревянной уборной. На полпути между домом и уборной около дорожки свалена была куча угля, мелкого и серого, и сложены шлакоблоки и красные кирпичи.

Толик сунул руку в дыру в шлакоблочине в нижней кладки правее косяка, достал поржавевший ключ.

– Живем, братуха!

В тесной прихожей на гвоздях висели фуфайка и испачканные цементом галифе и гимнастерка, в углу стоял мешок с картошкой, верхние клубни проросли, топорщились бледными кривыми ветками, а рядом с мешком – два ведра: грязное, с углем, и чистое, наверное для воды, потому что кран в саду. Из прихожей попали в кухню с угольной печкой. Серо-желтая материя на окне оказалась не плотной, пропускала свет, который падал на голубой стол с ножками, покрытыми снизу плесенью, и на два темно-коричневых стула с салатными, порванными сиденьями. Во второй комнате стояли двухспальная кровать и темно-коричневая тумбочка, видать, от того же гарнитура, что и стулья, а на тумбочке – старый радиоприемник «Рекорд». Окно в этой комнате было завешено потертым одеялом, прожженным в нескольких местах.

Толик отогнул край одеяла, выглянул в сад.

– Не богато.

– И холодно, – добавил Сергей.

– Затопим печку, сразу станет теплее и богаче! – пошутил Толик.

– А сторож не увидит?

– Мы далеко от будки, и ветер сильный – дым по земле пойдет.

Толик снял с припечка поленья, наколол ножом щепок, принес из прихожей ведро с углем.

– Сходи за водой, – сказал он.

Когда Сергей вернулся с полным ведром воды, в доме стало теплей, запахло дымом. Толик подкинул в печку угля и принялся выкладывать из рюкзака бутылки водки, пачки чая, хлеб, колбасу и рыбные консервы.

– Ничего, как-нибудь перекантуемся, – довольно произнес он и, зачерпнув из ведра воды в литровую эмалированную кружку, высыпал в нее пачку чая и поставил на печку.

Кантоваться Сергею не впервой. Выпив полбутылки водки и поев, оставил Толика чифирить на кухне, а сам завалился на кровать. Лежал одетый, укрывшись курткой. От полосатого, в пятнах, матраца, такого же, как у проституток, тянуло прелью, и подушки были сыроваты. Запахи прели и дыма и то, что лежал одетый, напоминало службу. Только теперь за ним охотятся. Правда, чего-то не хватало – азиатского солнца, сослуживцев или еще чего, – поэтому в опасность не верилось, больше напоминало игру, довольно странную, в которой одна из команд пока не сообщила, будет ли вообще играть и на каких условиях. Конечно, будут – куда они денутся?! Они породили его, а свои грехи надо прятать поглубже или прижигать каленым железом – и то, и другое наловчились делать за семьдесят лет.

Дневной сон выбил из нормальной колеи. Теперь Сергей с Толиком засиживались на кухне до утра: пили, пока была водка, играли в карты или просто болтали, а с восходом солнца ложились спать. Обычно Сергей просыпался первым и долго лежал с закрытыми глазами. В голову лезла эротика: вспоминались то Оксана, то Инна, то какая-то третья женщина с нечетким, размытым лицом, которая в любви вела себя как Оля. Особенно невмоготу стало на третий день – хоть кулаками в стены колоти, чтоб от боли пропало желание.

Рядом надсадно храпел Толик Шиша. Ему тоже не сладко, вертится с бока на бок. Рука его легла Сергею на грудь, сжала напрягшиеся мышцы, отпрянула. Толик уже не храпе, наверное, проснулся, но лежал, не шевелясь. Минут через пять он буркнул извиняющимся тоном:

– Приснится же гадость... – встал и пошлепал босиком на кухню.

Оттуда послышалось звяканье кружки о ведро, шум воды, льющейся в корытце с углем: Толик умывался.