Время - ноль

«Москвич» долго не запускался, скрипел шестеренками и взвизгивал, будто отсырел под дождем.

– Чертов рындван! – заикаясь, ругался Спиря.

Из дома выбежал Старшой. Будто испугавшись его, двигатель завелся, весело заскрипели «дворники», счищая набегающие на стекло струи дождя.

– Жми – и побыстрее, – сказал милиционер, тяжело упав на переднее сиденье.

Вот и все – не надо теперь объяснять ни Спортсмену, ни Шише, почему не хочет работать с ними. Теперь до конца будут вместе...

На следующий день в ресторан пришли все, точно каждый боялся остаться один или оставить без присмотра сообщников. Сидели в банкетном зале, большом и неуютном, и лишнее пространство и пустые места а длинным столом, рассчитанные человек на двадцать, давили. Жанна притихла, как бы полиняла немного, и Оксана говорила меньше обычного. Сергей ничего ей не рассказывал, но она или почувствовала, или от подруги узнала. А Спортсмен проболтался: слишком внимательно Жанка смотрела при встрече на Толика, Сергея и Старшого. Оказывается, она знакома с милиционером. Здороваясь, произнесла:

– Давно тебя не видела, Коноваленко!

Пили жадно и много, официантка носила, носила бутылки, а потом выставила на тумбочку сразу десяток коньяка и шампанского: берите сами.

Здорово нагрузившись, Жанна не выдержала:

– А ну вас – как на похоронах сидите! Танцевать хочу!

– Танцуй, – огрызнулся Спортсмен, – места тут хватает. Можешь опять на стол залезть.

– Под стол! – в тон Виктору ответила она. – В зал хочу! Пойдем, Коноваленко?

– Пойдем, – спокойно ответил милиционер.

Что-то было между ними раньше, может, роман. В паре они смотрелись. Рядом с тяжелым, неповоротливым Коноваленко Жанна казалась хрупкой и грациозной, а ее светлая красота смягчала его угрюмую простоватость. Такой, как Коноваленко, не обломается под Жанниными чарами, наоборот, подомнет ее под себя, и она будет рада этому.

Спортсмен, видимо, тоже понимал это или знал, что было между милиционером и Жанной раньше, иначе бы не отвернулся от них и не налил себе, когда они вышли из банкетного зала, полный фужер коньяка и не выпил залпом. Скоро полезет целоваться, а затем будет искать, с кем подраться.

– Пойдем и мы, – предложила Оксана, которая недолюбливала перепившего Спортсмена.

– Не хочу.

– Ну, пойдем!

– Отстань.

Может, Оксана и обиделась, но вида не показала, переключилась на Толика. Он, как ни странно, оказался податливым, позволил уговорить себя, хотя танцевать, наверняка, не умеет и не любит. В паре они не смотрелись, и это почему-то – ведь абсолютно не ревнует Оксану – согрело самолюбие.

А Виктор совсем сник, варнякал что-то Спирее. Бакенбарды прилипли к щекам, словно прибитые дождем, нижняя губа обвисла. Лишь хохол надо лбом топорщился боевито, напоминая, что Спортсмен иногда чего-то стоит.

Старший лейтенант вернулся один. Стул справа, Оксанин, жалобно скрипнул под грузным телом. В ответ ему заскреб ножками по полу стул Виктора, отодвигающийся от стола, чтобы Спортсмен мог отправиться на танцульки. Еще бы сказали: «Пост сдал. – Пост принял».

– Выпьем? – предложил Коноваленко.

– Можно.

Промочив глотку соткой коньяка, старший лейтенант спросил:

– Значит, в Афганистане служил?

– Было такое.

– Что-то я не понял из объяснений Виктора, в каких войсках – в десанте или пограничником?

Сергей объяснил.

– И чем там занимался?

– Стреляли по мишеням... движущимся.

– И много настрелял?

– Достаточное количество.

– Ты чего такой колючий? – милиционер посмотрел с усмешкой, как, наверное, смотрит на придавленного уликами преступника.

– Всегда такой.

– Покойник покоя не дает – милиционер посмотрел с усмешкой, как, наверное, смотрит на придавленного уликами преступника.

– Всегда такой.

– Покойник покоя не дает? – скаламбурил Коноваленко.

Сергей недоуменно пожал плечами:

– Я их столько перевидал-перетаскал.

– Рассказал бы что-нибудь о службе. Или не хочешь?

– Могу.

Рассказал, как разорвало фугасом сапера, приданного взводу. То, что осталось от человека, сложили в его спальный мешок, не заполнив наполовину. Наверное, так, в спальном мешке, и запаяли в цинк, так и похоронили в Союзе.

– Да, зря мы туда полезли, – сказал старший лейтенант Коноваленко. – Людей положили, деньги угробили – и все зря. А теперь еще, как после каждой войны, кровавая отрыжка будет. Криминальная обстановка резко ухудшается, – продолжал он таким тоном, будто делал доклад на совещании и будто сам не ухудшал эту обстановку. – Сорок процентов вернувшихся из Афганистана совершают преступления, в большинстве, особо тяжкие.

Сергей согласно кивнул головой: они с Братаном пример тому.

– Я вот историю люблю почитывать: интересно, знаешь. И заметил, что после каждой проигранной войны правительство идет на уступки, смягчает режим, а то и меняется. Большую войну проиграли – до свержения, как в семнадцатом, маленькую – малые изменения, как Манфест, объявленный в пятом, или отмена крепостного права после Крымской. И сейчас перемены начались, хотя война еще не закончилась. Маленькая война, помаленьку и перемены...

– Хуже не будет.