Время - ноль

Хапнув ноздрями запах сгоревшего пороха, Сергей отпрянул за косяк и присел, вскинув пистолет. Сначала выстрелил в вооруженного обрезом и сразу – чуть левее черного зрачка револьверного дула. Остальные трое защитников сиганули в разные стороны и попрятались за столы. Сергей по ним с двух рук и не спеша, как в тире. Не промахнулся ни разу. Достреливать пришлось только вооруженного револьвером. Кавказец сидел на полу, прислонившись спиной к ножке стола, и зажимал обеими руками рану на животе. На желтой рубашке расплылось бордовое пятно. Кровь просочилась между пальцами, вид ее настолько заворожил раненого, что, казалось, направленный на переносицу пистолет ему до лампочки. Лоб взопрел, прозрачные капли стекали по ложбинке между сросшимися черными бровями на большой с горбинкой нос, а оттуда на правую щеку. Когда в черных волосах на переносице появилась очередная капля со слезу, Сергей выстрелил в нее.

– Заготовил мяса, – мрачно пошутил Толик и наклонился за револьвером.

Виктор сидел на полу, как раз под разбитым дробью плиточками. Над ним склонился Старшой, помогая снять куртку. Подобрав с пола разделочный нож, Сергей вспорол на правом плече Спортсмена джемпер и рубашку, мокрые от крови. Дробины попали в мышцы, кость вроде бы не задета. Перевязав рану носовым платочком и отрезанным рукавом рубашки, подбодрил:

– До свадьбы заживет!

Спортсмен попробовал улыбнуться, но получилось кисло.

Убедившись, что рана не опасная, Коноваленко приказал Толику:

– Председателя ищи, должен быть здесь, – и сам пошел в обход помещений.

Председателя привел Шиша. Это был низенький толстый лысый мужчина в очках с золотой оправой. Одно стекло было треснутое. Черты лица кавказские, а остатки волос на висках и затылке – светло-русые. Карие глаза воровато бегали, напоминая стрелки приборов, в которых постоянно отключается ток: вдруг западали в левые и правые уголки глаз, потом исчезали, потом выпрыгивали в среднее положение, колебались в нем и вновь западали в уголки. Под левым глазом красовалась свежая ссадина.

– В машине нашел. Скойлался шлангом на переднем сиденье – и не дышит, думал, не замучу, – сообщил Толик. Двинув председателя по груди рукояткой револьвера, прикрикнул: – Что морду воротишь? Смотри, падла, во что твоя жадность вылилась!

– Не трогай, он нам еще должен деньги отдать, – остановил Коноваленко.

– Отдам, все отдам! – скороговоркой пообещал армянин, поправляя очки, сползшие на кончик носа.

– Неси.

– Не здесь. Позвоню, привезут. Все привезут!

– Смотри, если хвост приведут... – Коноваленко сделал паузу. – Нам теперь терять нечего.

По телефону Коноваленко заставил говорить по-русски, правда, председатель так частил, что речь его была похожа на какую угодно, только не на русскую. И таки умудрился вставить несколько фраз на армянском. Старший лейтенант сделал вид, что не заметил: слишком напуган кооператор, чтобы рисковать жизнью. Какому-то Норайру было категорично приказано привезти деньги – «хоть под камнем найди!» – и отдать на шоссе неподалеку от кооператива, где его будут ждать в председательской «волге».

Коноваленко вернулся в заготовочный цех, сказал Толику, чтоб со Спирей вез Виктора домой.

– Жанне передашь, пусть врача вызовет, она знает кого. Если врач будет брыкаться, пусть от моего имени пригрозят... Я позвоню, когда все кончится. – Старшой повернулся к председателю. – Хорошо ведь кончится?

– Когда убегаешь от врага, за мышиную нору заплатишь тысячу туманов.

– Возьмем и валютой, если не выше курса черного рынка, – то ли не понял, то ли пошутил милиционер. – Пошли в машину.

Черную «Волгу-двадцатичетвертку» вел Коноваленко, а Сергей и председатель сидели сзади. Первое время кооператор косился на пистолет, но вскоре привык. Старший лейтенант остановил машину на обочине в начале крутого спуска. Подъехать к ним можно было только спереди или сзади, в обе стороны дорога просматривалась метров на пятьсот.

Ждали минут сорок. Двигатель тихо работал на холостых оборотах, нарушая гнетущую тишину в салоне. Изредка мимо проносились машины на большой скорости. Сначала впереди или позади «волги» появлялся свет фар – два положенные на бока конуса с размытыми основаниями. Конусы врезались в лобовое стекло, наполняя салон рассеянным, бледным светом, который становился все гуще и чище и вдруг исчезали. Когда набивалось в машину слишком много света через лобовое стекло, председатель снимал очки и протирал глаза носовым платочком. И все время курил, штук шесть-семь высмолил своих, потом стрельнул у Коноваленко. Хотелось подбодрить его: мол, не бойся, если привезут деньги, все будет тип-топ.

Вот встречная машина медленно вползла на склон, остановилась, не доезжая метров двадцать. В окошко в дверце высунулась голова водителя.

Коноваленко достал пистолет, передернул затвор.

– Пусть передадут в окно и отъедут метров на сто, пока не пересчитаем, – приказал он кооператору. – И без фортелей, понял?

– Кок говоришь, так и сделаю, – заискивающе ответил председатель, шустро крутя ручку стеклоподъемника.