Время новых дорог

— Поздравляю, значит, — сказал Алсахай, пожимая Сергею руку.

— Будущему папаше, — Семечкин протянул Сергею ветку багульника.

А Кешка в это время завел свой бульдозер и направил его на ближайшие деревья. Нож смел хрупкие березы. Бульдозер ломился сквозь подлесок к реке, оставляя позади глубокий след.

Услышав Кешкин бульдозер, из камералки осторожно выглянул дядя Леня. Внимательно огляделся и, увидев выходящих из тайги Дубынина и Быстрова, выскользнул за дверь. Прячась за цистерной, он перебежал к вагончику и от него — к своему трактору. Заглушил мотор и вышел навстречу Дубынину.

— Добыли чего? — спросил он.

— Напугали только.

— А чего это Кешка старается? Договорились отдыхать, — спросил Быстров.

— Опять, видать, психует. Николая-то, где потеряли?

— Придет.

— Я бы ему вот такого доверия не давал.

— Вы про кого? — спросил Дубынин.

— А про Николая. Крутит он… Темнит.

— Не понял, — подошел Быстров. — Зачем ему темнить?

— Скажу, раз так все сошлось. Последить за ним надо. Золотишко-то не нашли, а? На Николая первое подозрение было. Сколь его таскали, подписку взяли… Не зря же? Они с Козырем друзья-приятели были. Корешили…

— С кем? — насторожился Дубынин.

— А с Козыревым, который и устроил все. Сам-то он со скалы упал в темноте, говорят. А при нем ничего. Куда дел, спрашивается?

— Ну а вы как думаете, Леонид Степанович?

— Я-то? Мне чего думать. А вот Николай, как я полагаю, знает чего-то.

— Может, спросить его, так, мол, и так, что случилось?

— А что, — поддержал Быстров. — Придет, и спросим.

— Точно. Вы еще собрание соберите. Он вам обязательно все выложит. Да мне-то что, спрашивайте. — Дядя Леня стал складывать разбросанный инструмент. Он был явно обескуражен и почти оскорблен неожиданным завершением разговора.

Быстров и Дубынин скрылись в вагончике. Он пошел следом за ними.

— Прошу подождать, товарищи, — поднялся Семечкин. — Концерт еще не закончен. — Он снял со стены гитару и, выключив транзистор, решительно повернулся к собравшимся. — Дело в том, что сегодня день рождения моего лучшего друга Володьки Никифорова. Наверное, вы не знаете его. А я в этот день всегда поднимаю за него стакан. Четвертый год подряд и… всегда… сколько бы я ни жил. Потому что самый лучший на свете парень Володя Никифоров четыре года назад погиб, выручив нас из большой беды… Стакана сейчас у меня нет. По понятным причинам. Поэтому я хочу спеть про него песню. Может быть, песня не очень, но это про него песня, и я… сделал ее сам.

— Пой, Санек, — сказал Быстров. — А Володьку я знаю, это ты зря. В Таежном наши ребята улицу построили. Назвали — улица Никифорова.

— Участок, на котором он работал, был рядом с нашим, — сказал Бальсис. — Мы принимали его в партию…

— Я тоже читал о нем, — сказал Алсахай. — Хороший человек…

Семечкин запел. Песня была немного неуклюжая, но искренняя.

Дядя Леня, сидевший у самой двери, вдруг поднялся, услышав приближающиеся шаги. Оборвав песню, в вагончик вошел Михеев. Поднялась Анна. Освобождая место, подвинулся Быстров. Михеев оказался напротив Дубынина.

— Что? — спросил он Быстрова. — Испугался?

— Если бы испугался, я бы с тебя с живого не слез.

— Ну да… Тут все умные, один я дурак оказался…

Михеев шагнул вперед, положил на стол пистолет и сел.

— Разобрался, выходит, со своими делами? — спросил Дубынин, придвигая пистолет к себе.

— Выходит как раз наоборот. Советоваться пришел. Может, подскажете что…

— Тогда объясняй свои прогулки.

— Да нет, начинать, так начинать…

— В чем дело, друзья-товарищи? О чем вы здесь? — удивился Семечкин.

— Давайте сразу решать, — оживился вдруг Бальсис, — для всех этот разговор?

— Для всех, — сказал Михеев. — Да, Аня?

— Да, Коля, для всех.

— Однако ничего не понимаю, — удивился Алсахай.

— А пистолет начальника нашего покойного, вот что интересно, — подошел посмотреть пистолет дядя Леня.

— Где вы взяли оружие? — спросил Дубынин.

— Может, по порядку?

— Давайте по порядку.

— Значит, так. Не Козырев все это дело устроил. Не мог он.

— А нож? Отпечатки, следы? — быстро спроси Дубынин.

— Нож у него еще до того пропал, он мне говорил. Хороший нож был. А что следы его были, это я расскажу… На него потом чего только не наклепали. Все припомнили. Он, конечно, не подарок был. Только все это позабыть хотел. Это точно. Мы с ним не раз говорили… Может, потому он меня позвал тогда…

Дождь шумел в тайге. Короткая вспышка молнии выхватила из темноты застывшие в наклоне по ветру сосны, струящиеся водой стены камералки, крышу навеса, палатки под деревьями.

В одной из палаток шел тихий разговор. Николай лежал на спальнике, курил, Анна сидя расчесывала волосы.

— Ты не подумай, это я так… Тоска бабья. Сама не верю, когда говорю.

— А ты не говори, — откликнулся Михаил.

— Ну как, Коленька, не говорить. Ведь мне тоже хочется, чтобы как у людей все.

— Так по-разному у людей. Другие вон вместе живут, а друг на друга не смотрят. А я к тебе ползком поползу… — Он обнял Анну.

— Николай… — позвал за стеной палатки чей-то голос. — Подь сюда, Коля…

— Ты, что ль, Иван? — помолчав, отозвался Михеев.

— Я… Слово сказать надо.

— Времени тебе другого нет? Горит?