Я глубоко дышала животом и пыталась поскорее успокоить разум. Но я зря спешила — ждать все равно пришлось два или три часа. За это время я поняла, что солнце село. Время пролетало с другой скоростью. Я вяло успокаивала разум. Почему-то я не могла ни на чем сосредоточиться.
В комнате потемнело, и мне стало немного не по себе. Сначала я не могла понять причину, а потом осознала, что закат наступил, а я не слышала «Путь домой». В любой точке Камису-66 было слышно эту мелодию. Если я была так далеко, что ее не было слышно, то, значит, я была вне Священного барьера.
Было ли такое возможно?
Захотелось в туалет. Я громко спросила, был ли там кто-нибудь, но ответа не было. Пришлось выйти наружу. Пол в коридоре был соловьиным, доски трещали от каждого шага. К счастью, туалет нашелся в конце коридора.
Когда я вернулась, горела лампа, старый монах со сгорбленной спиной и белыми усами сидел в комнате. Хоть тогда мне было двенадцать, я уже была выше него. Он выглядел древним. Он был в одеянии из грубой ткани в заплатах, без слов источал величие. Я опустилась перед ним на колени.
— Как ты? Голодна? — спросил он с улыбкой.
— Немного.
— Ты проделала путь сюда, и я хотел бы угостить тебя нашей вегетарианской кухней, но тебе, к сожалению, нужно поститься до утра. Сможешь?
Я была недовольна, но кивнула.
— Кстати, я настоятель в этом старом храме. Меня зовут Мушин.
Я сразу выпрямилась. Все в Камису-66 знали имя священника. Как Шисей Кабураги, почитаемый за его мощную проклятую силу, Мушин был любим и уважаем за свой характер.
— Я… Саки Ватанабэ.
— Я хорошо знаю твоих родителей, — сказал он, кивая. — Они были выдающимися детьми, и я ждал, что на них сможет положиться город. Они справились, как я и думал.
Я не знала, что сказать, но слушать похвалу родителей было приятно.
— Но твой папа любил шутки. Он каждый день бросался фальшивыми яйцами тростянки в бронзовую статую. Запах был ужасным, и мы не знали, как от этого избавиться. То была моя статуя, кстати. Ах, тогда я был директором школы Гармонии.
— Да? — я впервые слышала, что главный священник Мушин был директором. Было сложно представить, что отец по характеру был похож на Сатору.
— Саки, ты скоро попадешь в академию, станешь взрослой. Но до этого ты должна уединиться в этом храме на ночь.
— Где этот храм? — я знала, что перебивать грубо, но не сдержала любопытства.
— Это Храм чистоты. Обычно я в Храме чистой земли в Хейринге, но прибыл сюда жечь кедровые палочки для церемонии взросления.
— Мы можем быть вне Священного барьера?
Мушин немного удивился.
— Да. Ты впервые вне барьера. Но не переживай. Вокруг этого места барьер, что не уступает по силе Священному.
— Понятно.
Спокойный голос Мушина прогонял мои тревоги.
— Пора готовиться. Зажигать кедровые палочки не так интересно, это простая церемония. До этого будет небольшая проповедь. Не официальная, так что расслабься. И от нее ты можешь ощутить сонливость. Если уснешь — не страшно.
— Но…
— Нет, все хорошо. Ко мне в храм приходят те, кто не может уснуть, с этой целью, хоть это было давно. И не спать всю ночь, но и ничего не делать — трата времени, как по мне. Когда-то мне нужно было провести проповедь, но никто не хотел слушать. Я нашел страдающих бессонницей и провел ее для них. Все крепко уснули через десять минут.
Он говорил не медленно и нудно, как многие в его возрасте. Он мог очаровать слушателей. Я смеялась и легко болтала с ним.
А проповедь была не такой скучной, чтобы я уснула, но и не веселой. Она была о Золотом правиле. Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступили с тобой. Ставь себя на место другого и думай, как бы себя чувствовал.
— …это кажется просто, но сложно понять. Например, вы с подругой поднимаетесь в гору. Вы проголодались по пути. Твоя подруга взяла онигири, начала его есть, а у тебя ничего нет. Ты просишь поделиться, а она говорит, что в этом нет необходимости.
— Почему?
— Потому что я могу пережить твой голод.
Я была потрясена. Логика была непонятной.
— Такие вряд ли есть.
— Конечно, но вдруг были? Что думаешь? Какая часть слов неправильна?
— Какая часть… — я растерялась. — Думаю, они нарушили Код этики.
Мушин покачал головой, слабо улыбаясь.
— Такое очевидное не в Коде этики.
Конечно, если бы они записывали все мелкие правила, Код этики был бы из множества томов, которые сделали бы библиотеку огромнейшей.
— Ответ — не нечто рациональное, а эмоциональное, — священник стукнул себя по груди.
— Мое сердце?
— Да. Ты можешь ощутить боль друга сердцем? Если да, то ты захочешь помочь, да? Это важнее всего у людей.
Я кивнула.
— Ты можешь ощутить боль другого?
— Да.
— Не гипотетически. Ты можешь забрать себе чужую боль?
— Могу, — уверенно сказала я. Я думала, что беседа закончилась, но реакция Мушина была не такой, как я ожидала.
— Тогда почему нам не попробовать?
Пока я пыталась понять, о чем он, Мушин вытащил из одеяния нож, лезвие заблестело. Я была потрясена.
— Эксперимент. Ты сможешь ощутить мою боль, когда она вот так? — он без предупреждения ударил себя ножом по ноге.
Я ошеломленно пялилась.