Время обнимать

Дождь начинался и стихал, не сильный, но очень тоскливый. Огромная круглая луна светила прямо в окно. Конечно, при полной луне тяжело и страшно на душе, лучше не смотреть! Наташа приехала усталая, сбросила выходные туфли, забралась в кресло, подтянув под себя промокшие ноги. Какая чудесная привлекательная девочка выросла! Все больше становится похожа на отца. И такая умница, никто не верил в ее затею с хором, глупая мать ворчала без конца, а получился прекрасный коллектив, недавно записывали для телевизионной программы. Главное, ей прилично платят, недавно вместе ходили выбирать чудесный норковый палантин. Муся всю обратную дорогу налюбоваться не могла на свою красавицу! Не сравнить, между прочим, с грубоватой толстой Гулей. Ничего, Тёма подрастет, перебесится, Виктор опять станет приезжать, пить чай с шарлоткой по маминому рецепту. Опять станем обсуждать политику, Тёмины выпускные экзамены, Наташины успехи. И вернется тихая хорошая жизнь.

Наташа позвонила через неделю, в самое неожиданное время, Муся прекрасно помнила, что с десяти до двух у нее репетиции.

– У отца тяжелый сердечный приступ с отеком легких. Госпитализировали в кардиологию, ждут завотделением. Елена Сергеевна и Гуля уже там, я поеду через полчаса, буду держать тебя в курсе. Да, попробуй все-таки уговорить Артема!

Муся сидела у окна, смотрела на полную луну. Она ничего, совершенно ничего не могла сделать! Ни приехать в больницу, где ждали Елена Сергеевна и Гуля, ни позвонить хотя бы на мгновение. Ни обнять, ни защитить, ни спасти.

Горе от ума. Артем

Приглашение поступить в аспирантуру сразу после окончания университета мама и Муся приняли с большим восторгом. Цветы запоздалые, как сказал бы Сашка Цейтлин. Несомненно, маме виделась для единственного сына карьера ученого, профессора математики или физики (она не очень различала), лекции в переполненной студентами аудитории (обязательно – амфитеатром!), уютная квартира в старинном доме с роялем и огромной во всю стену библиотекой. А еще лучше загородная усадьба, этакое Шахматово, флоксы и хризантемы, чай на террасе, теплый свет лампы, интересные содержательные разговоры с гостями, тоже профессорами или, по крайней мере, музыкантами. Многие годы мама страстно и, как ей казалось, в глубокой тайне мечтала, что у них с Тёмой сложатся такие же отношения, как у Сашеньки Бекетовой с Блоком. Все совпадало – ранний неудачный брак, воспитание мальчика в семье дедушки профессора, непостижимая внутренняя связь между матерью и гениальным сыном. Наверняка во времена юного студента Шнайдера путь в науку являлся достойным и уважаемым. И наверняка подкреплялся достойной зарплатой.

Ровно за год до окончания Тёмой университета, в июле 1992 года объявили свободный курс рубля, и цена доллара с официальных шестидесяти копеек подскочила до 125 рублей. А сегодня, в девяносто третьем, доллар стоил уже 1300 рублей, и знающие люди ожидали дальнейшее стремительное обесценивание – в два, а то и в три раза. Мусины накопления в размере пяти тысяч рублей, которыми она страшно гордилась и завещала Тёме на покупку квартиры, в одну минуту превратились в пыль, еле успели потратить на стиральную машину. Стипендия аспиранта, повышенная в 1993 году специальным указом президента, предоставляла шанс не умереть с голоду. Доценты и даже профессора оценивались не выше служащего на автозаправке. И в то же время сосед по дому, туповатый парень, с девятого класса бросивший школу, открыл вдвоем с напарником частный ремонт автомобилей и купил квартиру в престижном, обратно переименованном в Графский переулке, который, кстати, раньше назывался Пролетарским.

То есть новая жизнь требовала нового подхода к трудоустройству, и путь в науку, как мечтали мама с Мусей, явно сюда не вписывался.

Кстати, мамин хор, к ее великой радости и гордости, стал одним из самых востребованных детских коллективов! Началось с того, что пожилой концертмейстер перенес инфаркт и ушел на пенсию, и мама со своим консерваторским образованием решила развивать сразу два направления – программу а капелла, то есть только пение текстов без аккомпанимента, и инструментальную программу, но в голосовом исполнении. Оба направления были не новы, но тексты на немецком и итальянском в исполнении совсем маленьких детей звучали по-настоящему божественно, а когда звонкие детские голоса в полном соответствии с гармонией сплетались в струнные квартеты и трио и потом переходили к «Болеро» Равеля, весь зал вставал. Детям особенно нравились почему-то трехголосные инвенции Баха, они с упоением вели свои партии так тонко и чисто, что у зачарованных слушателей перехватывало дыхание и даже Тёма однажды чуть не прослезился. Желающих записаться в хор с каждым днем становилось все больше, и мама решилась наконец поднять плату, что никого не удивило.