Время Обречённых

– Вы правы, Антом Иванович, – ответил Лопухов. – Сидс начал с околичностей. Всё, знаете ли, вокруг да около. А я, господа, как вам известно, – министр растянул губы в подобии улыбки, – с трудом выношу европейский дипэтикет.

Несмотря на всю серьёзность вопроса, за столом послышались тихие смешки. Большинство присутствующих, будучи людьми, до определённой степени, прямыми и не жалующими "тонкостей" великосветской Европы, были с Лопуховым солидарны.

– Подлости с вежливой маской, – озвучил общее мнение Туркул.

– Тот же турок куда честней будет, – мрачно сказал Шкуро. – Враг так враг, друг так друг.

Кутепов остался внешне бесстрастен.

– И что же? – спросил он. – Как вам показался Сидс?

– С виду… с виду он – холодный лёд, Александр Павлович, – высказал впечатление Лопухов. – Поначалу холодный лёд. Но когда Сидс вынужден был довольствоваться моими односложными отрицаниями и формулярным выражением непонимания, его лёд начал теплеть. Сидс по несколько раз повторял вопросы… Это ему не свойственно, насколько я успел изучить его натуру. В конце концов, он с полуизвинениями выразил, что вынужден, дескать, удостовериться в моей репутации несговорчивого коллеги. За сим вручил ноту и откланялся.

– Стало быть, Лондон располагает одними лишь домыслами, – предположил Кутепов, пробежавшись глазами по тексту ноты.

– Это далеко не факт, Александр Павлович, – возразил воевода КВС Порыгин. – Такие же намёки вполне могли сделать Нейрату(4).

Верховный кивнул генералу и едва заметно пожал плечами.

– Нам следует выразить недоумение, – сухо сказал он.

– И параллельно организовать кампанию в прессе, – предложил Мейер.

– Со всем тщанием, – подхватил Мервуев идею главного пропагандиста России. – Пущай осваги(5) постараются, как они это умеют. Чтобы ни у кого из наших союзников не осталось сомнений в очередной, затеваемой бриттами, подлости.

– Согласен, господа, – одобрил Кутепов и посмотрел на Мейера. – Займитесь этим, Георгий Андреевич. Сегодня же займитесь… А вы, Евгений Прохорович, дайте понять фон дер Шуленбургу, что мы не позволим Уайтхоллу безнаказанно делать нападки на Берлин, буде таковые воспоследуют.

Лопухов кивнул, его встреча с северогерманским послом была запланирована на завтра.

– А знаете что, господа, – тихо, но с силой в голосе сказал Туркул с вдруг прорезавшимся киевским говором, – не пора ли нам послать англичан к чёртовой бабушке, а?

Он оглядел лица соратников, ища поддержки. Тоненькие усики над губой дрогнули в ухмылке, обнажив золотую пломбу. Все его прекрасно поняли. В Швабии уничтожены два ярых врага России, которым давно вынесены заочные приговоры. Разумеется, в Лондоне это известно. И, разумеется, Лондону на это начхать. А раз так, то почему бы не начхать на "случайные" жертвы среди англичан при привидении приговора в исполнение? Просто-напросто признать участие Главразведупра в швабском покушении, но естественно, обставить всё таким образом, чтобы не подставить под удар ликвидаторов.

– Не время, Антон Васильевич, – высказал мнение Каппель. – Пока ещё не время.

Судя по молчанию, с фельдмаршалом были согласны все.

– Но попомните моё слово, – продолжил он, – уже близок час, когда с Уайтхоллом мы будем разговаривать с позиции силы.

– Разумеется, – согласно хмыкнул Туркул и покосился на Шкуро. – Язык силы – это, наверное, единственный язык, что англичане понимают в принципе.

Откинувшись на спинку стула, Шкуро скрестил руки на груди и сказал:

– А я вам давно, други мои, говорил, что с британцем порой как с горцем: либо ты силён и как минимум равен, либо ты слаб, а значит – никто, пустое место.

– Печально, что мы это поняли только теперь, – вступил в обсуждение Протасьев. – Но вам не кажется, господа, что надо хотя бы выразить соболезнования королю?

– А зачем? – поинтересовался Мервуев. – Вот вы лично, Фёдор Геннадьевич, соболезнуете?

– Ох, уж мне ваша манера к словам цепляться, Вадим Вавилович, – покачал головой Протасьев. – Помилуйте, на основании чего я могу соболезновать? Но однако соболезнование – это принятая в дипломатическом этикете формула вежливости.

– Вот-вот, – усмехнулся Мервуев, – всего лишь формула. Мёртвая, ничего не значащая формула. Сегодня Евгений Прохорович в очередной раз "самым диким образом" попрал дипломатический этикет.

– Я всё же склоняюсь, что это не лицемерие, – не согласился Протасьев. – Это просто вежливость. И пока что нам следует исходить из сложившегося в Европе статус кво. А значит и до известной меры подчиняться правилам межгосударственных сношений.

Туркул недобро ухмыльнулся, а Шкуро и Порыгин насупились. Остальные эмоций не проявили, разве что Маннергейм качнул головой. И не поймёшь, то ли одобрительно, то ли несогласно.

– Вежливость, говорите? Вежливость хороша с союзниками, – возразил Мервуев.

Тихо кашлянув в кулак, Кутепов спрятал британскую ноту в секретер, задержал взгляд на рабочем блокноте и задумчиво произнёс:

– Я разделяю позицию Вадима Вавиловича… Лично я нисколько не соболезную. И в самом-то деле, что нам гибель какого-то лорда и британских солдат?

– Одним лордишком меньше, – хищно улыбнулся Туркул.