Время огня

По крайней мере, от непосредственной угрозы. Он не думал, что Убежище станет тратить человеко-годы, обшаривая Константинополь в поисках его и других сбежавших, как только они растворятся в толпе. Но ему все равно нужно обезопасить их будущее и свое собственное. И это сознание придало ему холодной решимости. Он встал и повел — всех дальше.

* * *

— Я оставил их в монастыре, — рассказывал он мне (много лет спустя по своей мировой линии). — Он был забит беженцами, но я заранее выяснил, что монастырь избежит вторжения. За следующие несколько дней местного времени я принял дополнительные необходимые меры. Простая задача — он поморщился, — отвратительная, но простая. Я отбирал добычу у обычных франков. Сделал богатые подарки монастырю, а потом и женской общине, куда позже переправил женщин. Это обеспечило лучшее положение тем, кого я привел, потому что на мои деньги монахи и монашенки смогли покупать хлеб для бедняков.

— А как же остальные? — негромко спросил я.

Он закрыл лицо.

— Что я мог сделать? Их было слишком много.

Я сжал его плечо.

— Их всегда слишком много, Джек.

Он вздохнул и слегка улыбнулся.

— Спасибо, док.

Я уже употребил свою норму табака, но было поздно, и нервы мои требовали поддержки. Достав трубку, я проделал дурно пахнущую церемонию ее очистки.

— А что ты делал дальше?

— Вернулся в двадцатый век — в другой отель — и отоспался, — ответил он. — Потом… что касается моих византийцев, то в самом близком их будущем я ничего не мог для них сделать. Я предупредил, чтобы они не рас-, сказывали, как спаслись от набега. После того как «святой» спас их от «демонов», можно было твердо рассчитывать на их молчание. Но в качестве дополнительной предосторожности я не сказал мужчинам, куда спрятал женщин.

— Перевозить их куда-то еще дальше было невозможно, я не хотел привлекать к ним внимание, и потому мне лучше всего было оставить их одних. Монастырь, где они оказались, мог позаботиться о них лучше меня.

— К тому же, мне нужно было думать и о том, чтобы уцелеть самому.

Я с ненужной силой протыкал трубку.

— Да, конечно. И что же ты сделал?

Он отхлебнул из стакана. Не решаясь отуплять мозг, он в то же время говорил, что вкус шотландского виски успокаивает его.

— Я знал, когда в последний раз появлялся в мире как Дж. Ф. Хейвиг. В начале отпуска в 1965 году, когда провел; совещание со своим брокером. Правда, были и более поздние появления в нормальном времени, вроде посещения Израиля в 1969 году, но они были короткими. Тысяча девятьсот шестьдесят пятый год означал конец непрерывной последовательности моей официальной личности. Все в порядке, сказал мне брокер. Я не видел возможности проникновения в такую сложную финансовую и личностную структуру. Так что пока мое существование в безопасности.

— А почему бы людям из Убежища не подстеречь тебя раньше?

— О, конечно, они могли появиться в прошлом и подготовить какую-нибудь ловушку, несомненно. Но ее нельзя было привести в действие в прошлом, только в будущем. В целом я сомневаюсь, чтобы они пытались это сделать. Все они плохо знакомы с двадцатым веком, особенно с его верхними эшелонами.

— Ты хочешь сказать, что событие, раз уж оно зафиксировано, не может быть изменено?

От его улыбки у меня по коже пошел мороз.

— Я знаю, что путешественник во времени не может ничего изменить. Я пытался сделать это, но безуспешно. Это было еще в юности, когда я хотел вернуться назад и предупредить отца, что его ждет.

— И..? — выдохнул я.

— Док, помните мою сломанную ногу?

— Да. Подожди… Так значит это…

— Я зацепился за проволоку на лестнице как раз в тот день, когда я хотел отправиться в путешествие… А когда выздоровел и был готов начать снова, я получил экстренный вызов от моей страховой компании и мне пришлось заняться срочными делами. А когда я вернулся в Сенлак, оказалось, что мать окончательно порвала с Биркенлундом и нуждается в моем присутствии. Я посмотрел на этих двух невинных детей, которых она принесла в этот мир, и принял ношу на себя.

— Ты думаешь, это Божье вмешательство?

— Нет, нет, нет. Вероятно, просто логическая невозможность изменить прошлое, так же точно, как невозможно однотонно окрашенному пятну быть одновременно красным и зеленым. Каждое мгновение времени есть прошлое бесконечного количества событий. Все совпадает. Даже наши попытки нарушить эту последовательность и наши неудачи — все это часть последовательности.

— Значит, мы всего лишь марионетки?

— Я этого не говорил, док. На самом деле я в это не верю. Мне кажется, что наша свободная воля — тоже часть великого замысла. Но нам лучше оставаться в пределах неизвестного, в которых и располагается наша свобода.

— Нельзя ли провести аналогию с наркотиками? — спросил я. — Человек может сознательно, свободно принять вещество, которое овладевает его мозгом. Но пока продолжается действие этого вещества, он не свободен.