Время огня

Хейвиг осторожно переместился в будущее. Он появился, когда окно посерело, приладил трос, так чтобы он выглядел, как обычно, и принялся ждать. Никогда раньше минуты не тянулись так медленно.

Обычный стражник принес ему поднос с едой и кофе.

— Привет, — без всякого смысла сказал Хейвиг.

В ответ он получил мрачный взгляд и предупреждение:

— Ешь быстрей. С тобой скоро поговорят.

На мгновение Хейвигу показалось, что солдат останется в камере и будет наблюдать за ним. Но тот вышел. После того как захлопнулась дверь, Хейвигу пришлось с минуту посидеть: ноги не держали его.

Леонсия… Он выпил кофе. Вернулись силы и воля. Хейвиг вернулся в ночь.

Нужный момент ему подсказала вспышка фонарика. Вернувшись в нормальное время, он услышал хриплый шепот с другого конца камеры:

— … Сможешь выдержать это? Иначе ты погиб.

— Постараюсь.

— Хорошо. — Пауза. — Убирайся.

Воздух с шумом устремился в пустоту, где только что находилось его тело. Хейвиг понял, что переместился.

— Я здесь, — негромко сказал он.

— Что? А! — Она, должно быть, хорошо видела в темноте, потому что сразу подошла к нему. — Все в порядке?

— Да. Может быть.

— Не болтай, — приказала она. — Несмотря на наш трюк, они могут проверить эти часы. Держи меня за руку. Уходим в прошлое. Не торопись. Я знаю, что у нас получится. Просто не хочу, чтобы они поняли, как мы ушли.

В Убежище специально тренировались для таких одновременных перемещений. Каждый испытывал сопротивление, когда пытался двигаться «быстрее» или «медленнее» партнера, и соответственно приспосабливал хронокинетическую скорость.

Несколькими ночами раньше камера оказалась незанятой, дверь открыта. Они прошли по темным лестницам, пересекли темный двор, прошли в ворота, которые в это спокойное время, когда никто не оспаривал власть Убежища, обычно оставались открытыми. Через промежутки им приходилось появляться в обычном времени, чтобы вдохнуть, но они проделывали это в темноте. Миновав опущенный мост, Леонсия пошла быстрее. Хейвиг подумал, почему бы просто не отправиться в то время, когда замка здесь еще не было, но потом понял, что это рискованно: можно встретиться с опасностью. В этом первобытном лесу тогда было немало охотников.

Онемев от усталости и горя, он просто шел за ней следом. Она ведь уже освободила его.

Да, освободила. Но ему потребовалось время, чтобы поверить в это.

* * *

Они сидели в лесу. Было лето. Колумб тогда еще не родился. Гигантские деревья сплелись друг с другом, образуя непроходимую чащу. Их густые запахи напоминали что-то и наполняли воздух. На земле лежала плотная тень. Где-то барабанил дятел. В очаге, сложенном из камней, горел огонь. В нем варился глухарь, которого принесла Леонсия.

— Я никогда не думала, что мир был так чудесен до того, как люди испакостили его своими машинами. Я больше не мечтаю о Высоких Горах, когда люди летали в космос. Я там побывала и с меня достаточно.

Хейвиг, прислонившись к стволу дерева, испытал странное ощущение deja vu (Уже пережитое, фр. Ошибочное воспроизведение в памяти: кажется, что переживаемое теперь в прошлом уже когда-то было. — Прим. перев.). И тут же понял причину: положение почти такое же, как через тысячелетие, когда она и он… Он внимательней присмотрелся к Леонсии. Рыжие волосы, собранные в узел, побледневший загар, крупное тело в мальчишеском наряде — если бы не знак Скулы — череп ласки, она вполне могла бы явиться прямо из его времени. Ее английский утратил большую часть акцента народа Ледников. Конечно, она по-прежнему везде ходит вооруженной, и ее кошачья грация и надменная осанка не изменились.

— Сколько времени для тебя прошло? — спросил он.

— С тех пор как ты бросил меня в Париже? Почти три года. — Она взглянула на гуся, протянула руку и повернула вертел.

— Прости. Я нехорошо обошелся с тобой. Почему ты захотела спасти меня?

Она еще сильнее нахмурилась.

— Расскажи, что случилось.

— Ты не знаешь? — удивленно воскликнул он. — Бога ради, если ты не знала, почему меня арестовали, откуда ты знаешь, что я заслуживаю…

— Ты будешь рассказывать?

Он рассказал самое основное. Во время рассказа она не отрывала от него взгляда своих раскосых глаз, но лицо ее по-прежнему ничего не выражало. В конце она сказала:

— Похоже, я догадалась верно. Не от многого я отказалась. Чем больше присматривалась, тем все меньше мне нравилось.

Могла бы сказать хоть слово о Ксении, подумал он и потому заметил так же резко, как она:

— Не думаю, чтобы ты стала возражать против насилия и грабежа.

— Нет, если схватка честная, сила против силы, ум против ума. Но эти… шакалы… они выбирают беспомощных. И не ради добычи, а для забавы. — Со сдержанной яростью она потыкала в дичь концом ножа. Капля жира упала на уголья, зашипело желтое пламя. — К тому же к чему это все? Зачем нам пытаться вернуть в мир машины? Чтобы Калеб Уоллис был провозглашен заместителем Бога?

— Когда ты узнала, что меня схватили и держат взаперти, это ускорило твое восстание? — спросил Хейвиг.

Она не ответила непосредственно.