Время освежающего дождя

Дигомское поле никогда не видело столько блеска, ибо здесь пожелал Моурави завершить десятидневный пир. Потому и хмель не помешал «барсам» тщательно следить за приготовлениями. Шумели царские, княжеские и церковные азнауры, намечая стоянки и споря за лучшие места. Цокот подков, свист нагаек, выкрики дружинников превращали Дигоми в военный стан.

Дато пререкался с уста-баши, намечая убранство кресла для Левана Дадиани, как вдруг Гиви дернул его за рукав и, отведя в сторону, шепнул: «Шадимановский лазутчик в рядах дружинников князя Нижарадзе».

Смеясь, Дато полюбопытствовал: не объелся ли зоркий «барс» овечьим сыром? Гиви обиделся, ибо с утра торчал на поле и никак не мог добраться до любимой еды, и, подражая Ростому, сквозь зубы процедил:

– А ты, видно, объелся куриной слепотой, растущей в овраге, ибо иначе бы узнал марабдинца-мсахури Раждена, который еще в Метехи любил хвастать отрубленным пальцем.

Хмель мгновенно испарился из буйной головы Дато.

– Следует немедленно поручить, – прошептал он, – ностевским разведчикам наблюдение за подозрительным мсахури.

Тут Гиви не на шутку рассердился и напомнил, что он – саакадзевский «барс», а не медный колпачок, надеваемый собачьим Ражденом на свой обрубок. Уже ностевцы рыскают по Дигомскому полю и выведали, что несколько шакалов из Марабды в наряде дружинников Нижарадзе обмениваются незаметными знаками…

Не дослушав, Дато принялся сзывать «барсов» к Хорешани на полуденную еду.

Как всегда на военном совете, Саакадзе раньше выслушал своих «барсов». Он прошелся по комнате и опустился рядом с Даутбеком:

– Выходит, князья замыслили восстание? Но кто? Без вожака волчья стая не подымется. Липарит? Не похоже, и причин нет, – всем доволен. Но верить следует только Мухран-батони и Эристави Ксанскому. А Арагвскому? – Саакадзе побледнел, он прочел в глазах «барсов» такое же подозрение. – Все прояснилось – цепь от Марабды тянется к Дигоми.

Внезапно Элизбар хлопнул себя по лбу: теперь он понимает, почему Нижарадзе шептался с Качибадзе, а лишь завидев его, Элизбара, чересчур громко заговорил о достоинствах пегого иноходца.

– Значит, трое обнаружены?

– Нет, Ростом, пятеро. Забыл прибавить Шадиман" и Андукапара.

– И я тоже кое-что заметил, – произнес Пануш: – У многих княжеских дружинников кизиловая ветка приколота к папахе одинаковыми булавками. «Наверно, в одной лавке украшение покупали!»

Все серьезнее становились «барсы». Саакадзе крупно шагал по ковру, говори как бы сам с собою:

– Выходит, Зураб не успокоился и замыслил воспользоваться удобным случаем ополчить против меня князей и захватить власть… Нет, власть в Картли для Симона захватит Шадиман, а Зураба женит на своей дочери и поможет ему воцариться над горцами… Конечно, вовремя раскрытое предательство поможет нам расправиться с изменниками, но какая в этом польза? На Дигомском поле в кровавом междоусобии лягут три тысячи лучших арагвинских конников, ибо верны Зурабу и драться будут до последнего вздоха… Если считать замешанными в заговоре десять князей, и каждый бросит в драку не меньше пятисот дружинников, то получится – пять тысяч. Если даже падет половина из них и хотя бы сотен десять из нашего постоянного войска, то ирано-картлийский рубеж ослабнет почти на семь тысяч шашек… Нет! Такую расточительность Картли не может допустить даже ради прихоти Шадимана вновь водворить на трон одноусого глупца и преподнести на пике «льву Ирана» умную голову Великого Моурави!

Димитрий, едва дослушав, вскочил. Он умолял разрешить ему сейчас же расправиться с Зурабом и его двумя соучастниками, он клянется – полтора века князья будут вспоминать Димитрия Сагинашвили.

– Разве опасность лишь в Зурабе, Нижарадзе и Качибадзе? Раздразнишь зверя – ни перед чем не остановится. Ведь неизвестно, кто еще из могущественных князей в заговоре… Неплохо придумал Шадиман. На Дигомское поле приглашены царь Имерети, владетели Самегрело, Гурии и Абхазети, а еще все те, кому я задумал показать устойчивость Картли и склонить к союзу против шаха Аббаса… – Саакадзе задумчиво провел рукой по усам. – Отменить празднество невозможно, заговорщики нападут на Метехи уже не ради победы, а ради моего посрамления. Ведь я убеждал в дружбе своей со всеми замками. Оказалось же, против меня пол-Картли!.. Правда, заговор будет нами подавлен, но союз с Западной Грузией погибнет, ибо уважается тот властелин, который умеет крепко держать в деснице поводья взнузданного царства, а не падает в пыль на полдороге. Заранее скажу – цари испугаются, поспешат покинуть опасную Картли и хвастливого Моурави. Как дым, рассеется с таким трудом достигнутое признание величия Картли… И еще: убегут ли в замки заговорщики, будут ли их истреблять – равно обессилится Картли.

– А не лучше ли заранее обезвредить врагов, хотя бы Нижарадзе, Зураба и Качибадзе? На Дигомском поле все равно придется укоротить им руки. Разумнее…

– Нет, не разумнее, мой Даутбек. Нельзя раньше срока раскрывать нашу осведомленность. Пожар разгорается от ветра… Другое необходимо: пресечь восстание, пресечь на самом Дигомском поле…