Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3)

- "...Подобно тому, как три человека имеют три лица и одно естество, которое походит только на самого себя и больше ни на что другое... Святая же троица есть равночастная - то есть три лица имеют одну равную часть; ни начала, ни времени, ни конца не имеют, ибо..."

Палавандишвили почувствовал нервное подергивание колена, точь-в-точь как во время проповедей в кафедральном соборе...

- "...одно от другого ни в чем не отличимо, только отец рождает, сын же рождается, а святой дух исходит! Отец - нерождаемый, поелику не родился от кого-либо, как и ум человеческий, ибо оный ниотколе не рождается; а сын и слово рождаемы, поелику рождены от отца, как и слово человеческое рождено от ума; а святой дух ни рождаем, ни нерождаем, ибо если бы был рождаем, то он был бы сыном; а если бы был нерождаем, то был бы отцом..."

Трифилий благодушно оглядывал князей, они незаметно переминались с ноги на ногу, тщетно стараясь скрыть зевоту... А Евстафий продолжал раскатывать бесконечный свиток:

- "...Искуситель вознамерился истребить имя царя в земле Иверской. Но бога, в троице почитаемого, мы, грешные есьмы, его милосердием держимся..."

Цицишвили насупился, он начинал задыхаться от приторной слюны: "Что мы - телята, из кож которых выделывается пергамент для подобных свитков?! Куда, в какой запутанный лес тащит нас на райском аркане коварный монах?"

Поглаживая клинообразную бороду, тбилели едва слышно спросил: "Может, преподобный Феодосий сегодня разделит со мной скромную трапезу?". А Евстафий все разматывал и разматывал свиток; слова его падали, как дождевые капли на камень:

- "...заступничеством и молитвою пречистой и преславной богородицы приснодевы Марии движемся и пребываем доныне промежду тремя львиными пастями..."

Мераб Магаладзе прикинул глазами свиток: слава троице - будто не больше трех аршин осталось! Но пусть хоть еще три дня хрипит монах, три князя Магаладзе, отец и два сына, благоговейно будут слушать. Не следует забывать - их владение не более чем в трех агаджа от Носте.

Вдруг князья насторожились. Евстафий повысил голос:

- "...с одной стороны Леки скверные, с другой стороны Перс, а с третьей Турок. Но бог наш, в троице воспеваемый и серафимами славимый, взирая на благочестивый и православный род Иверский, направил мысли премудрого главы церкви на ветвь царей грузинских, ведущих линию свою от воссиявшего великого Израиля. Во мраке времен и веков предки князей доблестных Мухран-батони, защищая мечом и щитом своим землю Иверскую, вели великую битву с хосроями и сапарами, Киром и Надиром, Лукуллом и Помпеем..."

"Шадиман, спаси нас!" - хотел выкрикнуть Церетели и выкрикнул:

- Спаси нас, владыка!

- Спаси от бесцарствия! - торопливо подхватил Тамаз Магаладзе.

- Хвала тебе, католикос! - шумно подхватил Зураб.

- От хвалы католикос живых хоронить начал... - шепнул Липарит князю Газнели.

Но старик, сдвинув густые, словно посеребренные брови, негодующе отмахнулся:

- Святой отец, прими мою сыновнюю покорность!

Тихо открылись двери. Послушники внесли зажженные светильники. На темных ликах ангелов заиграли блики. У стены продолжали неподвижно стоять церковные азнауры.

Вперед выступил Цицишвили, он заверял честью меча своего, что князья всегда верны клятве, но юный Кайхосро не искушен в делах царства. Он не в силах укрепить размытые кровавым ливнем стены замков - столпов Картли, не в силах воплотить в жизнь чаяния князей. Кайхосро благороден, но слишком юн.

- Юн? - удивился Моурави. - А разве Давид Строитель не взошел на престол шестнадцати лет? И разве при нем не укрепился костяк царства? А разве тяжелое бремя венца не легло на нежные плечи юной Тамар? И не она ли довела до ослепительного блеска Грузию? А русийский царь, ныне царствующий, благословенный Михаил, шестнадцати лет возведен благоразумными боярами на высокий престол Русии!.. Что?.. За него правит патриарх Филарет милостивый? Но и Картли не обеднела разумными мужами.

Князья тревожно посмотрели на католикоса, на властное лицо Саакадзе... Кто из двух будет Филаретом?

Скрытое недовольство возмутило Шалву Ксанского:

- Разве мы не поклялись подчиниться воле владыки?

Католикос властно стукнул жезлом:

- Великое и тяжелое дело лежит на вас. Из любви к Христу поразмыслите до восхода небесного светила обо всем здесь сказанном. Да осенит вас разумною мыслью творец. Вы - поборники царства, и за вами - решающее слово.

Осенив крестным знамением палату, католикос вышел. За ним почтительно последовал Саакадзе.

В белой квадратной башне Метехи, после короткого отдыха и торопливой еды, собрались князья. Они безучастным взором скользили по царской затейливой утвари, сверкающей в глубине ниш, не чувствовали под ногами шелковистого ковра, не слышали шума Куры, бьющейся под скалой.