Время освежающего дождя

Вардан видел нетерпение и почти бешенство князя и с наслаждением растягивал время. Он обошел комнату приветствий, прикрыл плотнее дверь и спокойно, без приглашения, опустился в удобное кресло… Он, купец, спасся, — теперь пускай помучается князь.

— Сразу хотел сказать тебе, благородный князь, об этом. Только ты меня, как рыбу, оглушил.

— Или ты заговоришь, или… — свирепел Шадиман.

— Давно уже это началось, месяца два… На майдане шепчутся: царь Теймураз в Гонии томится, а два царства без царя тускнеют.

— Как ты сказал? Два царства?

— Не я, светлый князь, — народ говорит… В духанах то же кричат пьяные, за здоровье царя тунги вина ставят, угощают всех, кто Теймураза вспоминает…

— Саакадзе об этом знает?

— Когда я «барсу» Ростому поведал о преступных разговорах, он посмотрел на потолок: «Что ж, пускай пьют, — царь Теймураз настоящий царь, никогда церкви не изменял».

Шадиман вскочил, почему-то потушил курильницу, резко толкнул вазу; впервые заметил Вардан, как дрожат пальцы князя.

Шадиман размышлял: «Все ясно, князья недовольны правителем, Саакадзе дорожит князьями и подыскивает им нового царя». И, внезапно приятно заулыбавшись, вкрадчиво проговорил:

— Вардан, ты немедля должен отправиться в Исфахан. Надо передать послание лично шаху Аббасу.

— Ты так восхитил меня, уважаемый батоно-князь, что я еще главное не успел сообщить.

— Говори! Еще о царе?

— Нет, о султане!

— О каком султане?!

— Мураде, падишахе вселенной.

— Махара!!! — внезапно крикнул Шадиман.

Вардан с ужасом оглянулся на дверь и, глотая слюну, заговорил:

— Двух князей с пышной свитой посылает… Двух азнауров с дружинниками посылает…

— Подай чашу! — приказал Шадиман выросшему на пороге палачу.

— …И меня, мелика Вардана, с двумя купцами, советниками по торговым делам, в Стамбул посылает, — вздохнул свободно Вардан, наблюдая, как Махара огромной волосатой рукой наполнил до краев серебро-чеканную чашу и выскользнул на носках.

— Пей, купец, и не замедляй разговор!

Вардан покосился на пустую чашу князя, без всякого удовольствия, даже с опаской, опорожнил преподнесенную ему чашу, предварительно пожелав процветания дому Бараташвили, и без передышки подробно рассказал о военно-торговом посольстве Саакадзе, о личном к нему, Вардану, поручении проследить, какое впечатление произвел на турецкие майданы первый картлийский караван. О посольстве в Русию Вардан не обмолвился и, прицокнув языком, сокрушенно добавил:

— Уже предупредил о дне выезда, теперь невозможно дорогу менять, повесит…

— А меня ты меньше боишься?

— Совсем не боюсь, светлый князь. Перед тобою чист… Может, своего мсахури Махара пошлешь в Исфахан?

— Неопытный для такого путешествия, придется тебе…

— Князь, может, пчеловода пошлем? Его даже Саакадзе не мог запугать. До сих пор Исмаил-хану твои приказания передает. Конечно, одного опасно, пусть твой мсахури с людьми до рубежа его проводит. Люди обратно вернутся, а Махара с пчеловодом до Исфахана дойдет. Он со мною два раза в Исфахан на верблюде ездил. По-персидски — как кизилбаши — может изысканно говорить, может ругаться…

— Я подумаю об этом. Отдохни у меня до завтра.

Вардан взмолился: он рискует не только головой — благополучием семьи!.. Завтра в помещении мелика купцы соберутся — договориться о ценах. Если он, мелик, не придет и дома его не найдут… разве мало у него врагов? Разве саакадзевцы не по всей Картли развесили уши? Длинноносый Димитрий не перестает вынюхивать, кто помог князю Шадиману покинуть крепость… Пусть благочестивый Самсон сохранит каждого от гнева этого «барса». А разве Ростом лучше? Дышать не дает! Когда только воцарится светлый царь Симон и благородный князь Шадиман избавит наконец Картли от власти ностевцев?!

Еще долго приводил всякие доводы Вардан, пока князь не убедился в их разумности. Ему пришелся по душе совет купца прямо из Марабды скрытно послать гонцов к шаху: значит, Вардан не заинтересован получить на руки свиток, дабы по пути свернуть к Саакадзе со свежей новостью!

Вардан повеселел: он пришлет пчеловода в Марабду немедля, и тот беспрекословно отправится хоть на край света.

Темнело, вошел Махара с горящими свечами в роговом светильнике…

Лучи, отражаясь в выпуклых боках медного кувшина, до боли резали глаза.

— Нуца, отодвинь проклятый кувшин! И перестань восторгаться пирами! О-ох! Голова моя скоро треснет от боли! Смочи скорей, Нуца, платок…

В этот миг Вардан вспомнил, как выпустили его ночью из Марабды, как, отъехав чуть поодаль спокойным шагом, он неистово закричал: «Скорей! Скорей!» и принялся стегать коня. Белая пена уже хлопьями падала с мундштука, а ему все казалось, что конь неподвижно стоит у ворот «змеиного гнезда».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Глинобитные стены оберегали от пыли небольшой сад. Каменный фонтанчик уютно примостился между кустами бархатистых роз. После унылой Гулаби здесь было удивительно спокойно, не надо прятать глаз и притворно менять голос. Радовало Керима цветущее здоровье деда Исмаила. А вот мать не выдержала ниспосланного аллахом богатства, навсегда ушла в сад вечного уединения.