Время освежающего дождя

— Клянусь мечом — да! Ибо, свидетель бог, не только люблю Кайхосро, но и всем сердцем восхищаюсь его умом и благородством.

Сине-зеленая дымка паласом расстилалась над еще сонной долиной. Стая за стаей с севера низко тянулись лебеди. Саакадзе, придержав Джамбаза, проводил их зорким взглядом.

— Вот, Эрасти, на юг держат поздний путь. Значит, осень будет долгая и теплая.

— Не настал ли час, Моурави, скушать все же чурек с сыром? Надоело держать! — хмуро буркнул Эрасти.

— Можно подумать, что ты жареного фазана предлагаешь, а я отказываюсь.

— Что же, мне до первого снега беречь дар божий?

Саакадзе приподнялся на стременах и сорвал ветку, отягощенную желудями:

— На твое счастье, снега в эту зиму будет много. Посмотри, сколько красавцев на одной ветке.

— Этим можно радовать свиней, а я — только ишак.

— Сейчас в Носте проверим, если откажешься от тунги вина и чахохбили, тогда твоя правда. Ну, давай развеселим аппетит! — И, взяв у встрепенувшегося Эрасти чурек, разломил пополам и предложил Эрасти разделить с ним скудную трапезу.

Георгий принялся за обе щеки уписывать хрустящую горбушку, обильно посыпанную острым сыром. Они выехали на опушку и по откосу спустились в лощинку к роднику. Джамбаз радостно заржал, решительно остановился и потянулся к воде.

Всадники спешились. Саакадзе, прильнув к каменному желобку, стал глотать прозрачную воду, словно собирался осушить весь родник.

В Носте Хорешани встретила Саакадзе упреком: совсем забыл семью, а сейчас нужны его советы, — ведь предстоят две свадьбы!

— Очень хорошо, — рассмеялся Георгий, — почти все владетели из замков переехали в Тбилиси, — ждут обещанных празднеств, а обещанное надо выполнять. Вот и включим свадьбы в число празднеств.

— Кстати о свадьбах, — с напускной важностью проговорил Дато. — Ко мне уже дважды приезжал Беридзе из Лихи.

— А что ему, речному червяку, надо? Не пошлину ли решили убавить и тем мозгов прибавить? — хмурился Элизбар, вспоминая неудачный исход своей миссии.

— Про пошлину совсем не говорил, а про невесту слишком много. Дочь высокого Иванэ, Нателу, высмотрел его старший сын; оказывается, умирает от любви… умоляет помочь.

— От одной любви? А может, и от страха за участь лиховской рогатки? Полтора мешка речного песка им в рот! И еще добавь…

— Не кипи, Димитрий, — поспешно прервал Дато, — что может выйти из ничего? Каждое воскресенье приезжают лиховцы высматривать невест. Но ни атласные куладжи, ни дорогие украшения не прельщают ностевок. Самая невзрачная, Софико с Нижней улицы, не пожелала выйти замуж за водяного черта…

— А этот, собачий сын, самую красивую выбрал.

— Это, Даутбек, и я заметил.

— Еще бы Дато не заметил, — прыснул Гиви, — сам перед ней крутил усы в церкви.

— А Натела как? Не соблазнилась богатством?

— Ты угадал, Георгий, соблазнилась, только стыдится подруг, молчит. Полагаю, Иванэ тоже жаждет за самого богатого лиховца выдать дочь, но стесняется дедов, засмеют.

— Вот что, передай Беридзе, что ты меня упросил. Быть свадьбе.

— А это зачем, Георгий?

— Так, мыслю, следует. Нельзя влюбленного томить в путах Великого Моурави.

Долго потешались над лиховцами, изощряясь в «ласковых» эпитетах и «красочных» пожеланиях.

Шутила и Русудан, но вдруг круто изменила разговор, уверяя, что княгинь-покровительниц восхищают лишь те шаири, которые воспевают их добродетели, а сказания — исключительно восхваляющие их род. Фрески, свитки, наука о звездах на одних навевают приятный сон, а в других пробуждают желание вцепиться друг другу в горло за первенство. Она, Русудан, это предсказывала! Напрасная трата времени и денег.

Но Саакадзе оспаривал: все же мужья, под сильным давлением жен, на многое согласились, и не пришлось применять оружия. Пусть веселятся, на зависть Андукапару и Гульшари. Но женихам Хварамзе и Маро придется подождать до возвращения Папуна из Гулаби.

Все согласились с Георгием. Нельзя предаться семейной радости без дорогого друга. Только княгиня Нато недовольна: сколько времени еще девушек томить?

Почти совсем перебралась княгиня в Носте. Даже приготовленное приданое сюда перевезла. Угрюмо стало в Ананури: по-прежнему на горе Шеуповари грозно высится крепость, по-прежнему славится орлами и сапфировой Арагви, но душа замка ушла вместе с доблестным Нугзаром. Уже не поют красивые девушки под зубчатыми стенами. Нет веселых базаров. И за еду едва десять человек садятся, а при Нугзаре три скатерти растягивали — все было мало. Зураба словно змея ужалила.

Уедет на охоту — пропадает неделями. Ни с кем не дружит, нехотя к Эристави Ксанским на день заглядывает. Может, по Нестан тоскует?

— Не похоже, — укоризненно проговорила Хорешани, — даже письмо ей отказался послать: «Ни к чему, она ведь магометанка».

— Как не стыдно такое на языке держать?! — вскрикнула Дареджан. — Разве она по своей воле несчастна?

Недоволен Зурабом и отец Трифилий: тот изменник церкви, кто ради личной выгоды кощунствует. А если магометанство можно скинуть, как мантилью, то не по-божески усугублять страдания княгини!