Время освежающего дождя

Смущен и суровый Даутбек. Он-то знал все, но обаяние Кайхосро покоряло его, и, к радости Саакадзе, голос его звучал искренним огорчением:

— Возвышенный, доблестный Кайхосро Мухран-батони, дорога воинов всегда одна, она ведет к мужеству, ведет к славе. И если тебе понадобятся сильные руки, призови азнауров, и твой враг может немедля заказать по себе панихиду.

Кайхосро засмеялся, обнял Даутбека и шепнул на ухо:

— Приглашаю тебя на пир в Мухрани по случаю избавления от драгоценного ярма, которое почему-то зовется венцом «правителя».

Облегченно вздохнул Даутбек, а то огорчался: как ни клей — все равно обойден благородный воин Кайхосро!

А весна бежала вперед, расстилая зеленые ковры и наряжая деревья в белые цветы. Не замечал ее красот только Саакадзе. Если бы спросили его, почему он так стремительно принялся за дела царства, почему мечется с Дигомского поля на постройки башенных укреплений, с монетного двора в Метехи и снова в хранилище оружия, — он бы затруднился ответить. Казалось, он торопился сделать как можно больше до воцарения Теймураза. Неужели боялся, что не доделают того, чего не успеет сделать он сам?

Вот и сегодня, едва войдя в палату мдиванбегов, он заявил о необходимости выезда посольства в Стамбул: и без того на несколько месяцев запоздали.

Князь Цицишвили хотел было напомнить, что откладывали из-за желания дождаться воцарения Теймураза, но, взглянув на Моурави, первый согласился долее медлить неразумно. Его тотчас поддержали, надо обсудить дары, грамоты и напутствия: в чем послы должны быть тверды, а в чем могут уступить.

Не прошло и десяти дней, как стали грузить на коней и верблюдов подарки.

Кроме явного наказа, Саакадзе передал Дато свиток для Осман-паши. Там было начертано всего несколько слов: «Выслушай моего посланца, словно я, Георгий Саакадзе, Моурави Картли, говорю с тобой».

Проводив посольство в Стамбул, Саакадзе ускорил отречение Кайхосро.

Заунывно гудели колокола, выстроенное войско угрюмо молчало. Площадь перед Сионским собором наполнена скорбящими. На плоских крышах рыдали женщины, причитали старухи. «Вай ме! Вай ме! На кого бросаешь нас, светлый Кайхосро?! За что рассердился? Почему покидаешь возлюбивших тебя?»

Ростом и Элизбар были довольны — это они устроили такие пышные проводы веселому Кайхосро.

Переполнен до предела Сионский собор; здесь знатнейшие князья и воинственные азнауры. Зураб, с чуть прилипшими к вискам волосами, прошептал:

— Знаешь, Русудан, я бы никогда не отрекся!

Укоризненно посмотрела Хорешани и ответила за Русудан:

— Интересы царства превыше себялюбия.

Шептались многие и о многом, но никто не посмела вслух осуждать действия Моурави. Вот он, суровый и неумолимый, стоит у подножия алтаря во главе мдиванбегов. Вот чуть позади стоят преданные ему единомышленники. Вот рядом с ним гордый старик Мухран-батони. Он не только не злобится на Моурави, но, кажется, даже утешает… Утешает? В чем? Может быть, уверяет друга, что и Теймураз будет следовать мудрым советам всесильного Моурави?

Католикос вышел в строгом облачении, за ним потоком белое и черное духовенство. Торжественно еще раз попросил он от имени церкви и народа не покидать царства, не оставлять престола.

Осенив себя крестом, Кайхосро ответил:

— Я, благословенный церковью правитель Картли, Кайхосро из рода Мухран-батони, отрекаюсь от венца и власти над Картли и передаю свои священные права царю Багратиду Теймуразу Первому и клянусь под его скипетром сражаться с заклятыми врагами возлюбленного отечества…

Внезапно колокола смолкли, оборвался говор толпы. В воцарившейся тишине вышел на паперть тбилели и объявил о свершившемся отречении. На лестнице притвора появился Кайхосро. Люди стояли молча, склонив головы.

Кайхосро одобряюще улыбнулся, вскочил на подведенного коня, на чепраке которого уже были фамильные знаки Мухран-батони. За Кайхосро последовали многочисленные сородичи — Моурави, Ксанский Эристави, Зураб, Газнели, мдиванбеги — почти все князья, «барсы», азнауры.

Не заезжая в Метехи, конный поезд направился к Дигомским воротам. Здесь произошло дружеское прощание фамилии Мухран-батони с провожающими. За ворота, кроме личной свиты, выехали только Моурави, «дружина барсов», Квливидзе, Нодар, а также на конях — Русудан и Хорешани.

Старого князя тронуло такое внимание, он знал: завтра вся знать выезжает к имеретинской границе, навстречу царю Теймуразу, а вот Моурави с близкими провожает бывшего правителя до самого Мухрани.

Но каково было изумление, когда на вежливое приглашение заехать в замок сразу согласился Моурави и, к ликованию мухранцев, прожил там с семьею более пятнадцати дней. Значит, не помчался, как все, навстречу царю Теймуразу. Значит, действительно огорчен отречением этого своенравного мальчишки, который, как сорвавшийся с цепи пес, носится по замку, перецеловал, кажется, не только всех прислужниц, но и всех псарей, и ночью у себя в покоях устроил пирушку, напоив Даутбека до зеленых чертей…